Направленный взрыв - Фридрих Незнанский

— Я рассказал ей, что в военторгах ЗГВ толкают сигареты, которые вывозят из Союза. Покупают здесь иностранные сигареты по оптовым ценам, понимаешь, и обратно на Запад. Я ей это рассказал, и она загорелась: это, говорит, потрясающий материал!

Тут на площадке возле туалета показалась какая-то девица, которая громко закричала Гряжскому:

— Саша, там уже в автобус все садятся. За тобой послали!

Гряжский протянул мне счета:

— В общем, смотри сам… Проверь. Мне кажется, здесь что-то есть…

Я машинально взял бумажки, сунул их в карман пиджака, а Гряжский ринулся в гардероб за пальто. Я тоже направился к выходу, и настроение у меня было отвратительное. По закону нужно было оформить протокол добровольной выдачи документов, но я махнул рукой — решил через пару дней вызвать Гряжского в прокуратуру.

— Боря! — раздался вдруг крик Гряжского. — А насчет Танюхиного полковника ты у Семеновой выспроси. Она тебе многое может порассказать про их отношения: все ж подруга!..

Наташа Семенова не могла не прийти сегодня в Дом журналистов. Видимо, она приходила, но я стоял задумавшись и не видел ее, как не заметил Гряжского…

На всякий случай я решил поискать ее в зале, не слишком-то надеясь, что повезет.

Но мне повезло. Я отыскал Наталью Алексеевну Семенову в баре, где она сидела с молодым человеком и ждала свой кофе.

— Наталья Алексеевна? — подойдя, строго спросил я.

— Ой, Турецкий? Кажется, это ты? Чего же ты ко мне по имени-отчеству обращаешься? Я просто Наташа. Вот как получается, Турецкий. Где встречаемся, — вздохнула она. — Хочешь кофе?

— Нет, если ты не слишком занята, я предлагаю пойти в пиццерию. Здесь, кажется, недалеко. Это важно для меня, Наташа… Извини, — сказал я Наташиному спутнику. — Я забираю ее на полчаса, не больше.

— Пожалуйста, я подожду, — вздохнул молодой человек.

«Пиццерия» оказалась небольшим баром, в котором к кофе предлагали пиццу. Я заказал кофе по-турецки, коньяк и пиццу. Несколько минут пришлось ждать, пока все готовилось.

— Все это так ужасно, так ужасно… Представляешь, я виделась с Танечкой перед ее командировкой. Договорились встретиться вечером, и в тот же день ее не стало.

Наташа подняла свою рюмку:

— Давай за упокой души ее выпьем.

Я молча поднял рюмку. Не чокаясь, по обычаю, мы выпили терпкий коньяк.

— Ты хотел узнать у меня, кто был тот полковник, которого любила Таня? — опередила меня Наташа.

— Да, — сказал я, подливая в рюмки коньяк.

— То есть тебя как сыщика интересует: не мог ли Танин любовник убить ее из ревности?

Я неожиданно подумал, что каждый человек на один и тот же предмет смотрит по-разному и находит нечто близкое его собственной природе.

— Да, — произнесла Наташа, — он мог убить. Но только не Татьяну, а кого-то из-за нее. Это удивительный мужчина, настоящий мужчина. Красивый, умный, благородный. Понимаешь, о чем я говорю? — Она наморщила носик, пытаясь подобрать более точные слова, а я с интересом рассматривал, оказывается, совершенно незнакомую мне Наташу. — Ну как тебе объяснить? Вот когда видишь на экране белогвардейского офицера, как он и перчаткой — об ладонь, и если что — «шта-аа?!», и руку даме галантно. Так вот у актера — это фальшиво, а Танькин — словно родился таким. Аристократ! — Она неожиданно глянула на меня и рассмеялась. — Ой, прости, я, кажется, увлеклась. Но так и было, когда он приезжал сюда в командировку…

— Ты говоришь: «он», «он», а кто «он»?

В бар вошел новый посетитель. Наташа проводила его взглядом, замолчав на некоторое время.

— Фамилия его Васин — такая простая русская неинтересная фамилия, а зовут Владимир Федорович. Если я не вру, он, кажется, помощник командующего нашими войсками в Германии. — Наташа бросила на меня лукавый взгляд. — Женат, между прочим. Имеет ребенка…

Она неожиданно вздохнула и прослезилась. Извинившись, достала из сумочки платочек и вытерла уголки глаз и нос. Посерьезнев, она продолжила свой рассказ:

— И все же это не помешало ему окунуться с головой в безумную страсть и забыть обо всем. — Я невольно поморщился: в Семеновой чувствовалась большая поклонница мелодраматического жанра. Чехов про таких дам писал, что они отдаются с пафосом. — Они увидели друг друга — и для них перестал существовать весь мир. «Любовь выскочила перед ними, как убийца с финским ножом…»

— Наташа, — перебил я Семенову, — расскажи, когда и как Васин и Татьяна познакомились?

Семенова задумалась.

— Я не уверена, но, кажется, это было, когда Таня поехала в Берлин на торжества. Помнишь, когда разрушили Берлинскую стену? Она тогда была в составе журналистской делегации… Да, тогда они и познакомились, точно. — Наташа вдруг наклонилась ко мне. На меня пахнуло запахом коньяка, женских духов, ароматом волос. — Он влюбился в Танечку по уши, это я тебе точно говорю. Они рассчитывали пожениться в мае девяносто второго, сразу после того, как Васин оформит развод. У него еще сложности: сын, которого он любит. Так что ему совсем не повезло, бедняге. — Она горько усмехнулась и махнула рукой: — Это тот случай, когда в «Ромео и Джульетте»…

«Вот это было бы совсем нежелательно, — подумал я. — Васин, этот загадочный любовник, теперь мне нужен целый и невредимый. Возможно, он сможет рассказать что-либо проливающее свет на загадочную гибель Тани Холод».

Не осталась незамеченной и горькая усмешка Семеновой: мне показалось, что за отношениями двух подруг стоит нечто большее.

— Скажи, ты тоже в него влюблена?

— Что?! — Она с ужасом посмотрела на меня, но неожиданно рассмеялась. — Неужели заметно?

Я состроил мину на лице, которая должна была означать: «Вообще-то да».

— Был грех, что таить, — призналась со вздохом Наташа. — Я тоже звонила ему, но…

— Мне нужен его телефон, — сказал я решительно.

— Тогда давай пойдем ко мне, — сказала Наташа и подняла свою рюмку.

Я догадался, чего в жизни Семеновой не хватало: обыкновенного бабского счастья. И она пыталась найти его простым перебором вариантов: вдруг с кем-то получится? Со мной точно не получится…

Я посмотрел на часы и сказал:

— Нет, я уже в цейтноте. Давай лучше я позвоню тебе сегодня…

Она взяла сумочку и достала из нее записную книжку в кожаном переплете. С минуту она листала страницы, пока, наконец, не нашла нужную.

— Давай записывай, — сказала она.

Я приготовил ручку.

Двое очень похожих на бомжей, если судить по тому, во что они были одеты, сидели во дворе на ящиках, которые во множестве валялись возле железных мусорных баков. Они тихо переругивались.

— Тебе бы все мокрухой баловаться, — бурчал один, жадно затягиваясь «беломориной», — зачем машину родной кровушкой раскрасил? Такого уговору не было.