Рыжие волосы, зеленые глаза - Звева Казати Модиньяни

Настал день, когдаБенито сказал ей:

— Я вижу, тыместа себе не находишь. Могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Нет,учитель. Просто нам пора прощаться.

— Куда же тыпоедешь? — спросил он.

Сам он былзакоренелым домоседом и покинул свой дом только раз, когда пришлось пройтикровавые этапы войны. Его горизонт замыкался местным пляжем и причалом.

— Хочупоехать в Болонью. Прошлым летом Моретта приглашала меня к себе, —ответила Мария, вспомнив золотой сентябрьский денек, теперь казавшийся такимдалеким, и встречу с дочерью учителя на кукурузном поле.

Учитель Бениторассеянно закручивал пальцами длинные волоски косматой брови.

— МояМоретта, — начал он осторожно, — странная девочка, и я никак не могунайти с ней общий язык. Видишь ли, я прекрасно знаю, что в ее жилах, помимомоей романьольской крови, течет африканская кровь ее матери. Жену свою, упокойгосподь ее душу, я любил, но никогда не понимал. В ее душе были потайныеуголки, куда мне не дано было заглянуть. Вот говорят, все мы равны, все детибожьи, но нет, поверь мне, все мы разные. Моя Моретта и не белая и не черная, ачто она такое, я и сказать не могу. Поэтому я и не знаю, подходящая онакомпания для тебя или нет, ведь ты теперь одинока, и защитить тебя некому. Да ине с этого надо начинать, давай-ка поставим вопрос по-другому: ты уже решила,кем хочешь стать, что будешь делать в жизни?

— Я только обэтом и думаю, учитель, но ответа не нахожу. Поэтому я сказала себе, что мненадо уехать. Если я попаду в большой город, где много незнакомых людей, может,мне и удастся понять, чего же я хочу, — попыталась объяснить Мария.

На самом деле вголове у нее царила полная путаница. Пережив несчастье, уничтожившее всю еесемью, и медленно оправляясь после психологической травмы, только начинаяпостепенно осознавать всю горечь утраты, она жестоко страдала от одиночества.Ей не хватало долгих бесед с бабушкой, споров с родителями и даже ссор сбратьями. Лишь теперь она начала понимать, что они служили ориентиром ипомогали ей найти направление в житейском море. Теперь она начала скучать дажепо кухонным запахам, которых всегда терпеть не могла. Мария спрашивала себя:«Неужели надо потерять родных и близких, чтобы наконец понять, насколько онитебе дороги?»

— В Болонье ямогла бы найти работу в каком-нибудь ресторане. Я многому научилась от бабушкии теперь знаю кое-какие маленькие секреты, — сказала она.

Учитель БенитоМоранди понял, что Мария твердо решила уехать, и в глубине души почувствовалоблегчение. Она пробыла в его доме всего несколько дней, но ему они показалисьвечностью. Присутствие этой девушки, хотя она была молчаливой и работящей,нарушило размеренное и неторопливое течение его собственной жизни.

На следующий день,к вечеру, Мария пошла на кладбище. Вся ее семья лежала под одним общим камнем.На мраморной плите черными буквами была высечена короткая надпись: «СЕМЬЯ ГВИДИ— ДЕКАБРЬ 1972». Мария долго простояла над могилой в этот холодный и ненастныйянварский вечер, не в силах ни плакать, ни молиться. Она смотрела на надгробнуюплиту, сознавая, что под ней все ее родные, прах, отошедший к праху. Они немогли ни выслушать ее, ни ответить, но она продолжала стоять неподвижно, словностремясь вобрать в себя их тепло и близость из-под холодных могильных камней.

— Эй вы там,послушайте, я запираю ворота. Вы что там делаете? Вы что, ночевать тутсобираетесь? — окликнул ее кладбищенский сторож.

Мария очнулась и,бросив последний взгляд на могилу, торопливо направилась к выходу.

— Я думал, вырешили здесь заночевать, — повторил сторож, не узнавший ее издали из-загустого тумана. Когда Мария подошла поближе, он принялся извиняться. —Помилуй, господи, да это же Мария, дочка Гвиди! — воскликнул старик.

Она улыбнуласьему, и он смутился еще больше.

— Ты ужпрости, дочка, что я на тебя накричал, но в этом проклятом тумане никого неузнать, — объяснил сторож.

— Небеспокойтесь, Агония, — успокоила старика Мария, называя его по фамилии,как нельзя лучше подходившей к теперешнему состоянию ее духа. — Просто яне думала, что уже так поздно.

Он проводил ее довыхода и, закрыв за ней ворота, запер их на большой, висящий на толстой цепизамок.

— Ну что ж,когда такая славная девчушка, как ты, вдруг ни за что ни про что остаетсясовсем одна, тут немудрено и совсем запутаться, — заметил он ей вутешение.

— Не стоит обэтом говорить, — прервала его Мария. — Все равно уже ничего неизменишь.

Сторож покачалголовой:

— Все-такилегче, когда есть с кем словом перекинуться. Тебя тут не было, ты в больницележала, так вот знай: на похороны твоих родных вся деревня собралась, все,начиная с мэра. Все забегаловки позакрывали, такой был траур. Приехал фотографиз «Карлино» [21],журналисты были, даже телевидение. А уж народу понаехало! Видимо-невидимо. ИзЧезенатико и прямо из Форли. И даже Специалистка пришла со своим сыномМистралем.

Услыхав это имя,Мария вздрогнула. Старик сторож продолжал рассыпаться в подробностях, живописуяпечальную церемонию, на которую пригласили даже оркестр, но она больше неслушала. У нее в ушах отдавались слова Агонии: «…И даже Специалистка пришла сосвоим сыном Мистралем». Она не вспоминала о нем с той самой трагической ночи,но теперь и его имя примешалось к ее горестным переживаниям. Зачем он вернулся?Искал ли он ее? Может, его потрясло известие о взрыве? А может, просто приехалнавестить свою мать?

Они вышли нацентральную площадь, и здесь Мария прервала пространный рассказ Агонии:

— Досвидания, и спасибо, что проводили меня.

На прощание онстал выражать соболезнования, которых Мария уже не услышала. Войдя во двордомика учителя, она села на велосипед и прямиком поехала в Чезенатико, необращая внимания на туман и холод, от которого щеки у нее горели, а ногизамерзали. Когда она подъехала к дому Адели на площади Консерве, сердцевыскакивало у нее из груди. Поставив велосипед на подставку, она постучала внизкую деревянную дверь. Адель приняла ее со своей обычной суровойсдержанностью.

— Мнесказали, что вы были на похоронах моей семьи, — начала Мария, — я быхотела вас поблагодарить.

— Заходи, —сказала Адель, посторонившись, чтобы дать ей пройти в кухню, где был включентелевизор, а керосиновая печка распространяла приятное тепло.

— Я знаю, чтоМистраль тоже был на похоронах, — сказала Мария. У нее застучало в вискахот резкого перепада температуры.

— Я сварютебе кофе. Хочешь? — спросила Адель, догадавшись, куда клонит Мария.

— Еще бы! Явся окоченела. Спасибо, — поблагодарила девушка, подходя поближе к печке.