Бездна между нами - Тахира Мафи

Я слушала молча. Кое-что стало проясняться. Например: Оушен сам не вполне осознает, насколько сложные у него отношения с баскетболом. Что касается психологии местных жителей в целом и их страсти к баскетболу в частности – мне, приезжей, эту паутину еще распутывать и распутывать.

И все же я доверилась интуиции.

– Послушай, Оушен, – вкрадчиво заговорила я. – Мне кажется, ты не обязан заниматься неприятным для тебя делом. Я вовсе не требую, чтобы ты бросил баскетбол. Определенно, это не решение проблемы. Но пойми одну вещь. Всего одну. Когда на тебя снова накатит, подумай вот о чем.

– О чем, Ширин?

Я вздохнула.

– Вот ты переживаешь, как бы не огорчить других: маму, тренера, ребят в команде, горожан. А ведь все они, до единого, тобой манипулируют! Они тебя изводят, и я их за это ненавижу.

Оушен вытаращил глаза.

– Это же несправедливо, – продолжала я. – Ты явно страдаешь, а им наплевать.

Оушен отвел взгляд и вдруг рассмеялся.

– Очуметь. От тебя первой слышу такое.

– Ты для себя определись. О своих интересах подумай, а то ты все о чужих да о чужих. Не можешь сам – я для этого есть. Меня твои интересы волнуют.

Оушен молча поднял взгляд. По его глазам я ни мыслей, ни чувств не угадала.

– О’кей, – прошептал он.

Я пошла на попятную.

– Извини. Я злюка, да? Мне все это говорят, кому не лень. Но я не нарочно. Я просто хотела…

– Ты не злюка. Ты – само совершенство.

Назад мы ехали в полной тишине. Которая не напрягала. Нам – мне – было уютно и без звукового сопровождения. Но вот Оушен потянулся к радиоприемнику – в лунном свете руки казались белыми; вот нашел какую-то композицию. Я не уловила и не запомнила ни мелодии, ни слов.

Их не было слышно из-за сердцебиения.

Той же ночью Оушен написал эсэмэс:

Скучаю по тебе

Хочу держать тебя в объятиях

Я ответила не сразу – слишком сильные чувства нахлынули.

Я тоже тоскую

Очень сильно

Потом я долго смотрела в потолок. Каждый вдох давался с трудом. Я думала: почему? Мне ведь хорошо! И тут телефон прожужжал сообщением.

Как же здорово, что тебя волнуют мои интересы

Мне уже казалось, до меня вообще никому дела нет

Было в его откровенности что-то мучительно-щемящее.

И вдруг он, видимо, сам испугался.

Это ненормально, да?

Хотеть, чтобы о тебе другие волновались?

Я ответила:

Это нормально

Это всем людям свойственно

И позвонила.

– Привет, – сказал Оушен. Тихо сказал, будто издалека. Усталым голосом.

– Ой! Я тебя разбудила? Прости, пожалуйста!

– Ничего. Не разбудила. Я просто лежу в постели.

– И я.

– Под одеялом прячешься?

Я рассмеялась.

– А куда деваться? Или так, или никак.

– Да я не против. – В голосе почувствовалась улыбка. – Я на любые твои условия согласен.

– Правда?

– Правда.

– У тебя голос совсем сонный.

– Ну да, еле языком ворочаю. Устал. Но я очень счастлив.

– Счастлив?

– Конечно, – прошептал Оушен. – Ты меня сделала счастливым. – Он шумно вдохнул, усмехнулся. – Ты как экстази.

Я молча улыбалась. Не знала, что сказать.

– Ширин, ты слушаешь?

– Да. Слушаю.

– О чем ты думаешь?

– Я думаю: вот бы ты сейчас был со мной.

– Правда?

– Правда. Это было бы чудесно.

Он снова рассмеялся.

– Почему?

Определенно, мы думали об одном и том же. Только не решались говорить вслух. Я жаждала с ним целоваться. До рассвета. В мечтах – все более частых – Оушен обнимал меня, прижимал к себе, мои пальцы скользили по его телу, мои ладони чувствовали пульсацию его мускулов. Как все было бы, останься мы наедине подольше, решись мы на большее – да хоть вот в этой комнате? Каково засыпать, когда тебя прикрывают со спины, когда на плече лежит сильная, тяжелая, заботливая рука? Мои фантазии шли и дальше, детализировались.

Не давали покоя.

Вдруг меня осенило: Оушен надеется, что я их выскажу. Сегодня. Может, прямо сейчас. Я испугалась не на шутку.

Но ведь он со мной не таится.

Прямо говорит о своих чувствах. Даже когда еще ничего не было решено между нами, он сказал правду. Сама бы я не осмелилась открыться.

Так что теперь, под одеялом, я начала довольно храбро, хотя и чуть слышно:

– Я по тебе скучаю. Мы расстались всего несколько часов назад – а я уже скучаю. Хочу смотреть тебе в лицо. Хочу, чтобы ты меня обнял. – Я закрыла глаза. – Потому что у тебя руки такие сильные и с тобой надежно и спокойно. И ты… ты удивительный. Чудесный. – Теперь я шептала. – Даже не верится, что такие на свете бывают.

Я открыла глаза. Телефон от моей пылающей щеки раскалился. Оушен молчал – и слава богу! Пусть молчит – и дышит. Вот так – глубоко, гулко. А я послушаю. Я зависла в его молчании, в его дыхании. И вдруг упала. Прямо в исповедальню.

– Сегодня мне очень хотелось тебя поцеловать, – призналась я. – Вот бы ты сейчас был со мной!

Я уловила его вздох.

Точнее, долгий, медленный выдох. Когда Оушен наконец заговорил, голос был напряженный и сдавленный, как при удушье:

– Тебе никак нельзя из дому выбраться?

Он осекся.

Я рассмеялась.

– Нет. Я уже и сама думала. Не веришь?

– Верю. Только, спорим, не так усиленно, как я?

Я улыбнулась.

– Давай прощаться. Уже, наверно, три часа ночи.

– Так поздно?

– Да.

– С ума сойти.

Я снова засмеялась.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Я закрыла глаза, прижала телефон к груди. Комната завертелась, меня затянуло в воронку сна.

Вот уже три недели мы с Оушеном худо-бедно скрывали свои отношения. Да, на нас по-прежнему порой таращились, но мой план действовал, ситуацию контролировали мы сами. Разговаривали по ночам. В школе виделись, если расписание позволяло, но не приближались друг к другу. Вскоре даже самым любопытным надоело нас отслеживать: какой интерес, когда мы не даем повода для сплетен? Пустые расспросы я игнорировала. Предложения Оушена подбросить меня в школу – тоже. Конечно, мне самой этого хотелось, но я знала: наше появление на парковке станет настоящим шоу. Которое нам без надобности.