Квант - Манжит Кумар

Одним из тех, кто невольно внес вклад в создание атмосферы таинственности вокруг общей теории относительности, был президент Королевского общества Джозеф Джон Томсон. “По-видимому, теория Эйнштейна — высочайшее достижение человеческой мысли, — заявил он журналистам после заседания, — но еще никому не удалось понятным языком объяснить, что она действительно собой представляет”44. Правда, еще в конце 1916 года Эйнштейн опубликовал книгу, в которой популярно изложил и специальную, и общую теорию относительности45.

“Общая теория относительности начинает вызывать определенный энтузиазм у моих коллег”, — сообщил Эйнштейн своему другу Генриху Цангеру в декабре 1917 года46. Однако после первых сообщений в газетах нашлось и много желающих высмеять “ставшего внезапно знаменитым доктора Эйнштейна и его теорию”47. Один из критиков написал, что теория относительности — “шаманская глупость” и “плод размышлений душевнобольного”48. Эйнштейн, которого поддержали, например, Планк и Лоренц, вел себя единственно разумным образом: игнорировал клеветников.

В Германии Эйнштейн был уже хорошо известен, когда его портрет появился на обложке “Берлинер иллюстрирте цайтунг”. Подпись под фото гласила: “Новый человек в мировой истории, исследования которого, наравне с работами Коперника, Кеплера и Ньютона, означают полный пересмотр представлений о природе”. Эйнштейн отказался отвечать на выпады критиков, но он и не хотел быть миропомазанным как преемник трех величайших ученых мира. “Когда отклонение светового луча стало достоянием публики, возник такой культ моей личности, что я чувствую себя языческим идолом, — написал он после того, как “Берлинер иллюстрирте цайтунг”, один из самых крупных иллюстрированных журналов в Европе, появился в газетных киосках. — Но это, с Божьей помощью, пройдет”49. В этом ученый ошибся.

Волна восхищения, охватившая мир после известия об Эйнштейне и его теории, была в какой-то мере обусловлена тем, что люди еще не до конца пришли в себя после потрясений Первой мировой войны. Она закончилась в 11 часов утра 11 ноября 1918 года. А двумя днями ранее Эйнштейн “из-за революции” отменил курс лекций по теории относительности50. Несколько позднее в тот же день Вильгельм II отрекся от престола и бежал в Голландию, а с балкона Рейхстага была провозглашена республика. Самым уязвимым местом новой Веймарской республики была экономика. Инфляция усиливалась, немцы перестали доверять марке. Стараясь угнаться за ее быстрым падением, люди занимались перепродажей всего, что только возможно.

Это был порочный круг: репарации раскручивали спираль инфляции, а экономика пошла под откос из-за того, что Германия была не в состоянии оплатить поставки дров и угля. К концу 1922 года американский доллар стоил уже семь тысяч марок. Но это было ничто в сравнении с гиперинфляцией, начавшейся в 1923 году: в ноябре доллар стоил уже 4 210 500 000 000 марок, стакан пива —150 миллиардов, а буханка хлеба — 80 миллиардов. Страна была близка к взрыву. Ситуацию удалось взять под контроль только благодаря американским кредитам и уменьшению репарационных выплат.

На фоне этих неурядиц известия об искривлении пространства, отклонении светового луча и сдвиге звезд, доступные пониманию только “двенадцати мудрецов”, потрясли воображение публики. Ведь у каждого есть интуитивное представление о том, что представляют собой пространство и время. Когда “каждый извозчик, каждый официант начинал спорить о теории относительности”, Эйнштейну стало казаться, что мир — это “сумасшедший дом, населенный любознательными пациентами”51.

Международная слава Эйнштейна и известные всем антивоенные настроения ученого делали его легкой мишенью в разворачивающейся кампании человеконенавистничества. “Антисемитизм здесь силен, а политическая реакция просто невыносима”, — писал Эйнштейн Эренфесту в декабре 1919 года52. Вскоре стали приходить письма с угрозами, а иногда ему доводилось выслушивать прямые оскорбления прямо на пороге квартиры или рабочего кабинета. В феврале 1920 года группа студентов сорвала его лекцию в университете. Один из них крикнул: “Я перережу глотку этому грязному жиду!” 53 Но политические деятели Веймарской республики хорошо представляли себе истинную ценность Эйнштейна. После войны немецких ученых не допускали даже к участию в международных конференциях. Министр культуры заверил Эйнштейна, что Германия “гордится и всегда будет гордиться возможностью считать вас, герр профессор, одним из самых ярких представителей нашей науки”54.

Нильс Бор сделал больше, чем кто-либо другой, чтобы как можно быстрее восстановить личные контакты между учеными из враждовавших стран. Он был гражданином нейтральной страны и к немецким коллегам относился без неприязни. Бор одним из первых послал приглашение немецкому ученому: предложил Арнольду Зоммерфельду прочитать лекцию в Копенгагене. После его отъезда Бор заметил: “Мы много говорили об общих принципах квантовой теории и ее приложениях к отдельным задачам атомной физики”55. Немецкие ученые, как и принимающая сторона, хорошо понимали, что еще не скоро их позовут на международные конференции. И те, и другие знали цену подобным частным приглашениям. Поэтому когда Макс Планк попросил Бора прочесть лекцию о квантовом атоме в Берлине, тот с радостью согласился. Была назначена дата — 27 апреля 1920 года. Впервые Бору предстояло встретиться с Планком и Эйнштейном. Этой встречи он ждал с волнением.

“Это, должно быть, человек первоклассного ума, дальновидный, относящийся ко всему очень критически, никогда не теряющий нить сложного построения”, — такую оценку Эйнштейн дал датчанину в октябре 1919 года. Эйнштейн был старше Бора всего на шесть лет56. Эта похвала и стала причиной приглашения Бора в Берлин. Эйнштейн был давним его почитателем. Когда летом 1905 года несколько поутих бушевавший у него в мозгу ураган новых идей, он никак не мог найти “что-то действительно стоящее, чем можно было бы теперь заняться”57. “Конечно, открытым еще остается вопрос о спектральных линиях, — сказал он своему другу Конраду Габихту, — но, думаю, простой связи между их свойствами и известными физическими явлениями вообще нет. В данный момент возможность решить эту задачу представляется мне достаточно туманной”58.

Эйнштейн обладал удивительным чутьем, позволявшим ему понять, настал ли момент для решения той или иной физической задачи. Отказавшись от попытки раскрыть тайну спектральных линий, Эйнштейн вывел уравнение Е = mc2, утверждающее, что энергия и масса могут преобразовываться одна в другую. Но, как ему казалось, всемогущий Бог посмеялся над ним и “обвел вокруг пальца”59. Поэтому когда в 1913 году Бор показал, что его квантованный атом может дать ответ на загадку спектральных линий, Эйнштейн воспринял это как “чудо”60.

Как только Бор встретился с Планком и Эйнштейном, беспокойство — смесь возбуждения и мрачных предчувствий, — вызывавшее спазмы в животе по дороге от вокзала до университета, улетучилось. Он расслабился, когда от светских формальностей перешли к разговорам о физике. Его собеседники разительно отличались друг от друга. Планк олицетворял собой истинные прусские добродетели, а Эйнштейн — большеглазый, с непослушной шевелюрой и в коротковатых брюках — не производил впечатления человека, находящегося в согласии с самим собой, а может, и с окружающим беспокойным миром. Бор остановился у Планка.