Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919) - Владимир Хазан

Летом 1905 г. Рутенберг вернулся в Петербург с двумя подложными паспортами: одним бельгийским – на имя архитекто-

ра Бартелеми, другим русским – на имя Черненко. Как уже говорилось, не будучи формально членом БО, Рутенберг, несомненно, был близок ей по духу. Да и не только по духу: он состоял в тесных отношениях с Савинковым и Азефом, пользовался их доверием25, вместе с ними принимал участие в разработке террористических операций, например, взрыва моста на Николаевской железной дороге, который, как пишет Савинков,

Эта операция не была проведена в жизнь – ее участников едва не арестовали на месте. Не были осуществлены и некоторые другие планы «бомбистов»: одни – из-за крайней опасности и невыполнимости задуманного, совершению других, как это стало ясно уже после разоблачения Азефа, мешала его двойная игра, при которой левая рука препятствовала тому, что творила правая. Среди прочего не удался ввоз в Россию оружия на упомянутом выше пароходе «Джон Крафтон» (по иной транслитерации «Джон Графтон»).

Зафрахтованный в Англии «Джон Крафтон» должен был транспортировать в Россию оружие, закупленное на деньги, пожертвованные на русскую революцию японским правительством, которые шли через бывшего японского атташе и главного японского резидента в России полковника Акаши. За кулисами этой операции стоял член финляндской Партии активного сопротивления26 Конни Циллиакус, предложивший ЦК эсеров принять «от американских миллиардеров» (на самом деле все от того же Акаши) пожертвование в 1 млн. франков, что в те времена равнялось примерно 375 тыс. рублей. Условие, которое, по словам Циллиакуса, ставили жертвователи, сводилось к тому, чтобы деньги были распределены между всеми революционными партиями России независимо от их политических программ. Для переговоров с Циллиакусом в Лондон ездил Рутенберг (в его воспоминаниях, в которых основная часть называемых фамилий из конспиративных целей изменена, Циллиакус выступает под фамилией Соков, см.: ДТ: 44)27. После того как предложение было принято, ЦК эсеров выделил 100 тыс. франков на нужды руководимой Азефом Боевой организации, а оставшиеся деньги пошли на приобретение оружия, которое и должен был доставить в Россию «Джон Крафтон»28. Отвечать за эту операцию ЦК поручил старейшему революционеру Н.В. Чайковскому, «дедушке русской революции», как его иногда в шутку называли по аналогии с «бабушкой русской революции» Е.К. Брешко-Брешковской29. Оружие, или, по принятой в целях конспирации аллегории, «музыкальные инструменты» (см., например, в письме Азефа Чайковскому от 22 декабря 1905 г. – Письма Азефа 1994: 132), планировалось выгрузить у берегов Петербурга и Финляндии. Однако случилось непредвиденное: 26 августа (8 сентября) 1905 г. пароход сел на мель в Ботническом заливе у острова Кемь. Корабельной команде, в состав которой в основном входили латыши, не оставалось ничего другого как взорвать этот гигантский плавучий оружейный склад. Какую-то часть оружия предварительно снесли на берег, но основная партия затонула, и в Петербург ничего доставлено не было (см.: Изнанка революции 1906; Агафонов 2004/1918: 251-52; Поссе 1929: 359–374; Познер 1934: 259-78 и др.). По мнению Циллиакуса, эту операцию последовательно вел к провалу опытный провокатор Азеф: даже если судьба хранила бы пароход, необходимое оружие (винтовки, револьверы, патроны, материал для «адских машин» – взрывчатый желатин, детонаторы, бикфордовы шнуры и проч.) никогда не попало бы в российскую столицу. Обвинения Циллиакуса сводились к тому, что Азеф, участвуя в организации доставки оружия для массового народного восстания в Петербурге, одновременно делал все возможное для того, чтобы неразбериха и безответственность (а на крайний случай – и просто масштабная полицейская акция) сорвали бы воплощение этого беспрецедентного проекта (Zilliacus 1912: 91-107; ср.: Познер 1934: 264-70).

Подозрения были не напрасны: Азеф задолго до этого начал «стучать» на Циллиакуса. У. Коупланд в книге, исследующей формы сотрудничества финских и русских революционеров, указывает на то, что Циллиакус провел рождественские праздники 1903 г. в Париже, где, как сказано в одном из его писем от 23 декабря, встречался с инженером, членом партии социал-революционеров. Фамилия в письме не названа, что дает возможность предположительно говорить и о Рутенберге (который, правда, формально членом партии с.-р. в то время еще не был), и об Азефе. Ученый склоняется ко второму варианту, поскольку Департамент полиции сразу получил детальное описание деятельности Циллиакуса (по правилам сыска, источник информации в полицейских бумагах не идентифицировался или маскировался кличкой) (Copeland 1973:153).

Азеф и в дальнейшем информировал своих хозяев о том, что Циллиакус имеет сношения с японцами и доставляет от них деньги финским и польским революционерам. Расследовавший этот вопрос В.К. Агафонов пишет в своей знаменитой книге о деятельности русской царской охранки за границей, что именно донесения Азефа спровоцировали в черносотенных кругах слухи о том, что «русская революция делается на японские деньги». Агафонов даже полагал, возможно несколько увлекаясь, что все случившееся с грузом оружия не было на самом деле простой случайностью, и видел в этом предательскую волю Азефа:

Не станем фантазировать относительно того, как сумел Азеф подготовить неудачную навигацию «Джона Крафтона». Ограничимся лишь указанием на то, что даже закончись рейс вполне удачно, участвовавший в планируемой операции Рутенберг (и не просто участвовавший, а назначенный ответственным от эсеровского ЦК за прием оружия) расстроить провокацию Азефа все равно бы не смог. Выданный полиции другим провокатором – Н.Ю. Татаровым30, 20 июня он был арестован31 и несколько месяцев провел в Петропавловской крепости. Вышел только после амнистии 17 октября 1905 г. (ДГ: 44-5)32.

С этого времени начинается последний – самый драматичный – этап в отношениях Рутенберга и бывшего попа. Сблизившийся с Департаментом полиции, Гапон, этот, как его метко окрестил В. Лебедев, «Лжедмитрий от революции» (Лебедев 1942, № 10551: 2), сам вряд ли представлял собой в мире политического сыска «крупную птицу», каковой являлся, скажем, Азеф. Однако мечтавший о настоящей «большой игре», он испытывал крайнюю потребность в источниках информации. Рутенберг, принадлежавший к числу близких ему людей, которому он бесконечно доверял и перед которым мог, не таясь, раскрыть карты, был идеальным, на его взгляд, сообщником. Пользовавшийся высоким авторитетом в партийных кругах, которого у героя 9 января не было и быть не могло, Рутенберг мог – так, по крайней мере, думалось Гапону и его новому хозяину П.И. Рачковскому33 (Мартынов 1972: 303) – проникать в те недоступные сферы нелегальной жизни и деятельности террористов, доступ в которые на торгах революционными тайнами оплачивался бы по самому высокому тарифу. Взявшись, как пишет сам Рутенберг, «соблазнить» его (ДГ: 58), Гапон после нескольких свиданий посвятил друга в свои сокровенные планы. Однако завербовать в провокаторы такого преданного революции и стойкого в своих убеждениях человека, как Мартын-Рутенберг, Талону не удалось: о новом витке в политической эволюции отставного священника и о своих встречах с ним, где тот настойчиво его «соблазнял», Рутенберг сразу же сообщил члену эсеровского ЦК Азефу, находившемуся в то время в Гельсингфорсе. Широко расцитированная реакция Азефа на это сообщение – «с Талоном надо было покончить как с гадиной» (ДГ: 62), – безусловно, скрывала неведомый тогда Рутенбергу подтекст: «великий провокатор» был обуреваем ревностью и яростью от того, что в тайной сфере, которую он привык рассматривать как частное владение, появился непрошенный конкурент.