Вдребезги - Ольга Покровская

София, затравленно озираясь по сторонам, попятилась к двери, наткнулась спиной на угол шкафа, с полок которого посыпались какие-то пыльные тетради.

– Ну-ну, София Олеговна, спокойнее, не нужно так нервничать, – протянул бородатый и, кивнув Алине, добавил: – Вы присядьте пока, Алина Георгиевна, спасибо вам за предоставленные материалы, мы разберемся.

– Может быть, вы, София Олеговна, все же расскажете нам, что с вами произошло в тот день? – снова вступила очкастая, выговаривая слова ласково, мягко, словно увещевая испуганного ребенка. – Поверьте, мы здесь вам не враги, мы только хотим вам помочь. Скажите, что вас так сильно расстроило? Почему вы решили, что жить больше не стоит?

София отрицательно замотала головой, метнулась к двери в кабинет, дернула за ручку, но та не поддалась. В ужасе осознавая, что заперта здесь с этими гнусными рожами, заранее убежденными в том, что она не в себе, она заметалась в панике. Четкость мысли, способность трезво оценить положение и взять себя в руки, всегда помогавшие ей в самых безвыходных ситуациях, теперь, после аварии, больше не способны были ее вытащить из западни. В голове мутилось, перед глазами вновь мелькали навязчивые видения: сырой подвал, звуки выстрелов, безжизненно обмякшее тело на полу, неживой, потухший, ускользающий взгляд матери, смеющийся Беркант, откинувший голову назад. Где она? Бежать, бежать…

– Вы видите? Она абсолютно невменяема, – где-то вдалеке торжествующе произносила Алина. – Не осознает себя, не понимает, что происходит. Она и раньше была не вполне здорова психически. Спросите любого, кто ее знал, и вам подтвердят – одержимая жаждой адреналина психопатка. К людям относилась, как к мусору, эмпатия ей вообще была незнакома. Как и инстинкт самосохранения. А после неудавшейся попытки суицида у нее в голове, очевидно, совсем замкнуло…

– Вы тоже успокойтесь, Алина Георгиевна, – увещевал бородатый. – И давайте диагнозы все же будем ставить мы, специалисты. Как и решать вопрос о дееспособности гражданки Савиновой.

Дальнейшего София уже не слышала. Алая, звенящая ярость захлестнула ее волной, зазвенела в ушах, заклокотала в горле. И она, не помня ничего вокруг себя, не осознавая, где находится, с животным рыком бросилась на Алину, мертвой хваткой вцепилась в горло, сдавила пальцами, успела разглядеть сквозь багряную пелену искаженное ужасом нежное лицо. И в ту же секунду его заслонил вислый нос сутулого. Руки насильно разжали, в шею ткнулось тонкое и острое, и окружающий мир снова затопила чернота.

Русская куда-то исчезла. Беркант понял это не сразу, еще несколько дней по привычке сочинял едкие сообщения и продолжал бомбардировать мертво молчащий телефон. Каждая удачная реплика наполняла его такой эйфорией, таким острым ощущением все-таки одержанной победы, что он не сразу уяснил даже, что ему не отвечают. А сообразив, задумался, попытался восстановить в памяти, что такое произошло, что София… Masha, про себя он решил именовать ее именно так, вдруг решила оборвать с ним все контакты. Мысли расползались. Они с Саадет крепко отожгли в Тибете, употребили, кажется, все известные и неизвестные науке вещества, и потому события последних недель ускользали от него, плавали в продымленной памяти разрозненными эпизодами, иногда, совершенно неожиданно выныривали, а затем снова погрязали в клубах гашишного тумана.

Кажется, он что-то такое сотворил… Да, вызвал ее на встречу, а потом прогнал… Обжимался с Саадет, не обращал внимания… Она, выходит, обиделась? И, видимо, серьезно, раз решила исчезнуть. Ну надо же, кто бы мог подумать! Столько терпела, а тут, значит, кончилась безусловная любовь? Что ж, он так и думал. Никакой любви и не было, просто обычная фанатка решила прилепиться к звезде и погреться в лучах ее славы. Ну, может, оказалась поумнее остальных, но все равно в конце концов устала от него и бросила. Все они рано или поздно бросили бы его. Потому он и старался всегда успеть сделать это первым.

Ну да, собственно, что такого произошло? Он же этого и добивался. С той самой ночи, когда София, втерлась к нему в доверие и развела на сопливые признания, он только и думал о том, как бы перечеркнуть все, избавиться от этой сердобольной бабы. И вот, кажется, справился…

Беркант не понимал, чем вызвана эта охватывавшая его при воспоминании о Софи смутная тоска, возникающая где-то под ложечкой и постепенно заполняющая собой все его существо. Ведь все получилось, он избавился от нее. Все хорошо, можно праздновать победу.

В следующие несколько дней он еще пару раз попробовал посылать сообщения с личного номера, которым всегда пользовался для приватной переписки. Сим-карта эта была зарегистрирована на несуществующие имя и фамилию, и номер нигде не значился, для рабочих вопросов и контактов с киностудиями Беркант использовал другой телефон. На этот раз, пытаясь достучаться до Софии, он даже сбавил обороты, писал что-то нежное. Но номер Софии оставался глух.

Ну и черт с ней. Мороки меньше.

Тем более на уши опять подсела мамуля, умудрившаяся откуда-то разнюхать про его поездку с Саадет. Заявилась к нему в квартиру с видом негодующей императрицы, что уже само по себе означало высшую степень недовольства. Обычно маман не утруждала себя поездками к сыну на квартиру, а в любой удобный и неудобный момент требовала его к себе.

– Ты опять связался с этой старухой? – гремела мать, остановившись посреди гостиной и окидывая царственным взором разоренную комнату. – Даже в путешествие с ней ездил? Куда-то в глушь, в горы?

Тонкие, филигранно прорисованные брови ее взлетели ко лбу, губы презрительно поджались. По всему видно было, что она даже и говорить не собирается о том, в какой свинарник превратил свое жилище ее разгулявшийся сынок, достаточно будет отчетливо проступавшего на лице отвращения.

– Саадет не старуха, – возразил Беркант, протирая ладонями глаза.

Он вообще-то спал, когда матушка явилась, отлеживался после вчерашнего загула. И теперь, выдернутый из блаженного забытья таким неделикатным способом, плохо соображал.

– И вообще, откуда ты знаешь?

Никаких общих с Саадет фото он не выкладывал, Софии отправлял снимки только в директ. Разумеется, та, не знакомая с его матерью, не могла поделиться с ней такой информацией. А в его официальном аккаунте ничего о поездке не было.

– Откуда я знаю? Да об этом знает уже весь мир! – дернула плечом мать. Потом вдруг, сообразив, видимо, что действует не самым эффективным в данном случае способом, мгновенно переменилась, включившись в режим заботливой мамочки. – Сынок, милый… – проворковала она, подсаживаясь к Берканту и прикасаясь изнеженной белой рукой, перевитой старческими венами, к его лбу. – Что с тобой происходит? Ты совсем запутался, пьешь… Ты же губишь себя. Губишь свою карьеру…

Ну конечно, карьеру… Беркант ненавидел себя за то, что каждый раз покупался на этот ее вкрадчивый тон. Каждый раз немедленно начинал тянуться в ответ. Ведь знал же, с самых ранних лет знал, что мать он интересует только как проводник в мир, приближенный к знаменитостям, и источник дохода. Но каждый раз, стоило ей заговорить с ним вот так, откликался всей душой. Неужели же так сильна была внутри жажда материнской ласки, чистой безусловной любви? Как стыдно, как глупо!