Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - Джей Стивенс

Культура корпораций и предместий не обходилась без критиков. Каждые несколько лет появлялся очередной пророк Исайя из академической глуши, критически рисующий в своей работе процветание Америки как золотой налет, скрывающий под собой вялые, испуганные души. Первым таким произведением была «Одинокая толпа» Дэвида Рисмана.[58]В «Одинокой толпе» рассматривался контраст между «внутренней управляемостью» людей прошлого с «внешней управляемостью» современных американских граждан. Подобно прочим социологическим конструкциям это были, конечно, идеальные модели: считалось, что внутренние ориентиры возникали, когда ребенок перенимал моральные установки, идеалы и желания от родителей; «внешняя управляемость» была новым явлением, когда дети получали ориентиры от своих ровесников или даже просто из общества вообще. В первом случае из человека вырастала сильная личность. Во втором — возникала своего рода конформность.

Написанная первоначально для аудитории профессиональных социологов, «Одинокая толпа» имела удивительный успех у широкой публики. Подобно большинству удачных произведений, она породила многочисленных последователей, которые переработали и расширили эту тему. В 1951 году другой социолог, С. Райт Миллс, опубликовал книгу «Белые воротнички: американский средний класс». Четырьмя годами позднее «Человек в сером фланелевом костюме» Слоан Уилсон стал бестселлером. В конечном счете по нему сняли фильм, в котором Грегори Пек играл агента по связям с общественностью, обнаружившего, что ему приходится продавать душу за жалованье. Год спустя бестселлером стала работа о менеджерах Уильяма Уайта «Функционер». В ней исследовалось, чем люди платят за успех в корпоративной культуре.

Уайт обнаружил бросающееся в глаза желание подчиняться правилам, приспосабливаться, работать в группе. Причем это было применимо к людям всех возрастов. Резюмируя представления о руководстве среди учащихся колледжей, Уильям Манчестер писал, что они верили в то, что «руководить должен не один человек, а группа людей, что прогресс обусловлен совещаниями, на которых решаются проблемы, и что университетские знания не помогают в реальной жизни. И прежде всего они не выносят индивидуализма. Индивидуалист пытается добиться авторитета и успехов в жизни за счет других; из-за индивидуализма возникают разногласия; он угрожает общему корпоративному единству, и они категорически против него в любом виде». Не удивительно, что «нон-конформизм» был одним из самых неприятных ярлыков, какие только можно было себе представить.

Вполне естественно, что поколение, вскормленное на депрес-сии и войне, искало материальных благ и работы в коллективе. Но это не объясняло рвения, с которым они уничтожали все, что не вписывалось в их образ жизни. Даже социологи, изучавшие жизнь городских предместий, были встревожены их чрезмерным сходством, недостатком особых отличительных черт. Как например, интерпретировать ситуацию, когда сотню одинаково одетых бизнесменов встречает на вокзале сотня жен-блондинок (лозунг «Клэйрола»[59]в пятидесятые гласил: «раз жизнь дается только раз, то дайте мне ее прожить с блондинкой»), а затем все они расходятся по одинаково обставленным домам? Символом чего это было — стабильности или общей конформности?

Обложка сборника комиксов «Капитан Марвел»

Попытки ответить на вопрос, почему конформность стала чем-то вроде одиннадцатой заповеди, заканчивались или обширными социопсихологическими трактатами на сотни страниц, или метафизическими оговорками вроде ссылок на «дух времени». Это определенным образом влияло на все аспекты жизни в пятидесятые. Чем был маккар-тизм, не попыткой ли выжечь любые мысли, которые не соответствовали твердо определенному образцу патриотизма? Что за существо был «функционер», если он позволил себя зажать в строго определенные рамки «образа жизни»? Как это возникло, было неясно, хотя Рисман и другие исследователи пытались выяснить это в своих работах. Судя по их работам, процесс социализации в двадцатом веке становился все более и более сложным. Если вы не жили в аппалачских болотах вне досягаемости массовых журналов и телевидения, вас постоянно преследовали навязчивые модели «образа жизни»: счастливая домохозяйка, зрелый, ответственный отец семейства или бледный интеллектуал, которого Эйзенхауэр определял как «человека, который говорит больше, чем нужно, о вещах, которые не понимает сам». Используя последние достижения в психологии, реклама достигла огромных успехов в умелом манипулировании желаниями, так что критики начали называть рекламных агентов «маклерами неврозов».

Возможно, наиболее явным примером, когда наука становится служанкой установившейся культуры, была практика тестирования личности. Поскольку корпорации росли в размерах, встревоженные начальники отделов кадров начали обдумывать способы отличать фаворитов от неудачников, благополучных «функционеров» от трудновоспитуемых мятежников. Они обратились к тем самым программным тестам, которые так помогли психологии в тридцатые и сороковые годы — тест «С—А» Вэшберна (Washburn S-A Inventory), тест Тёрстона на характер (Thurstone Temperament Shedule) и тест Кана на систематизацию символов (Kahn Test of Symbol Arrangements). Всего за двадцать долларов психологи обещали полный отчет о личности любого служащего.

Если верить Мартину Гроссу, опубликовавшему в начале шестидесятых работу о тестах, «психологи опирались на существующую в психологии теорию, согласно которой для каждой работы — от продавца до председателя правления — существуют идеально подходящие к ней люди. Психологи убеждены и, что более важно, убеждают многих других, что человеческая личность достаточно проста и статична, что ее можно измерить и что можно предсказать заранее поведение человека в любой данной работе или профессиональной ситуации». Рассмотрев множество личностных тестов, Гросс заключил, что «психологам, а если говорить шире, то корпорациям, требовались «правильные» американцы: не страдающие неврозами, не склонные к новшествам, не интересующиеся культурой, уверенные в себе, лояльные, консервативные, здоровые служащие». Любой интерес к творчеству или культуре, любое отклонение от норм психического здоровья вроде повышенной возбудимости или любви к одиночеству, любые тяжелые (с точки зрения психологии) воспоминания — и вас признают в психологическом отношении непригодным. Тем не менее, если вы были достаточно сообразительны, вы могли научиться врать на множестве небольших контрольных опросов, которые стояли между вами и выгодной должностью.

Неудивительно, что дети поколения демографического взрыва также не избежали внимания тех, кого Уильям Манчестер назвал апостолами контроля: «Любого неоперившегося юнца, который чувствовал склонность к развитию собственной индивидуальности, средства массовой информации призывали не делать этого. В то же время самых тупых, но прилежных, вежливых детей всегда с радостью принимали в новых пригородных школах». Однако здесь, на детях «функционеров», система дала трещину.