По эту сторону горизонта (несколько историй о вантузе, поэзии, бадминтоне, и кое о чём другом) - Юрий О.Ш.

БЕЗДНУ. Всего лишь на миг, но ощутил. «Какой же это путь к Великому Отречению – ну, совершенно непонятно – разве, что себя самого растеряешь по дороге до самого последнего атома души, – констатировал «Сострадающий», ворочаясь на жёсткой земле. – И таких же, последних, молекул разума!»

§ НАПУТСТВИЕ

… стезя наверх не «быстронога»,

остановись, порой, хотя б на миг,

ещё спроси себя немного

исхода видишь ли ты лик …

К счастью, спустя минуты всё окуталось спасительным туманом. Туманом, действительно, особенным, что и периной мягкой каждому стал, и удобным для сна одеялом.

– Слушай меня и запоминай – повторений не будет! – громко напомнил о себе «Неотвратный». – Встаём спозаранку и с первыми лучами солнца каждый проходит сквозь ВРАТА, а пред глазами у каждого должно «висеть», так сказать, кино, увиденное во сне.

– А если «кина» не будет, – поинтересовался, зевая, «Горемыка».

– «Кино» будет всем, без всяких исключения, – твёрдо заверил «Неотвратный». – Даже таким … бедолагам … как некоторые.

§ Quid est VERITAS49, или КТО ЕСТЬ, КТО?

… да, жизнь, увы, ловушка,

тем паче, смерть – капкан:

рождённый – бытия игрушка,

почивший – жития обман …

Предрассветный сон в канун ОТРЕЧЕНИЯ – ведение особое. Отдельное каждому и единое для всех. И не столько о том, что было или будет (хотя и этого предостаточно) , а сколько … и, пожалуй, даже не осознание, а именно СОТВОРЕНИЕ каждым из спящих своей частички некой всеобщей ИСТИНЫ50 … Но, но как это всё описать! Предрассветный сон отнюдь не документальная журналистика (хотя, ведения, что реальность, в нём тоже есть). Как описать прошлое, которого не было, и будущее, которого может и не быть; поведать фантасмагорию, где слиты воедино девять параллельных людских миров, и сугубо персональный «арт-хаус»???

ТВОРЕНИЕ <ГОРЕМЫКА> … Был паровоз и три вагона, / где первой класс и класс второй, / и был вагон на вид притона, / махрой пропахший и хандрой. / Те господа, кто все во фраках, / кто крут расправой над слугой, / в чьих портмоне «мильон» дензнаков – / при них кондуктор гнут спиной. / А при вагонах, что попроще, / где не «мерси», а русский мат, / там и спина гораздо площе, / кондуктор, чай, не автомат. / Картина, в общем-то, знакома, / сценарий явно не с небес, / мирская фабула ведома / тугой мошной наперевес. / … Ему вдруг стало хорошо, он, словно, увидел сквозь слепленные веки удивительной красоты северное сияние. «Боже, какая чудь! – подумалось мужчине сквозь сон. – Это тебе не чаевые от пассажира плацкартного вагона, и даже вагона купейного подобострастно принимать. Этим неземным богатством можно обладать, лишь внимая его исключительно душой!»

ТВОРЕНИЕ <ОБЕЗДОЛЕННАЯ> … А вот и склянка бита третья, / и поезд «чухнул» и пошёл, / и пожелав всем долголетья / купец достал свой разносол. / Увы и ах, пир не случился, / хотя купец и выпил чарку, / его ж сосед лишь открестился – / священника держал он марку. / Ещё в купе сидела дама, / в душе у дамы лишь стихи, / и дама та была упряма – / с купцом пить водку не с руки. / …. «Пусть всё будет так, как будет, – горько подумала женщина сквозь сон, прикрыв за собой дверь гинеколога. – И вышла из поликлиники на улицу. И долго, очень долго шла по этой улице, но всё никак не могла найти то, что искала. Наконец-то, вот они! – палисад с кустами цветущей черёмухи и белые резные наличники окна. Дверь была открыты, и она зашла в горницу. И сразу, всем своим нутром, почувствовала запах родного очага. Не спутать его ни с чем, запах родного очага – во всей необъятной Вселенной – он один единственный. На встречу вышел мужчина, и был он её суженным – это понимается тоже вмиг, раз и навсегда. Говорить было трудно, душили слёзы. Тем не менее, прежде чем обморочно осесть она успела и любовно обнять будущего мужа, и печально шепнуть ему на ухо: «Только вот ребёночка у меня больше никогда не будет!» Подхватив осевшую женщину, мужчина мягко убрал павшие с её висков на женское лицо волосы: «Всё у нас с тобой, родная, в этой жизни ещё будет, всё – и дети если не свои, так приёмные!» >

ТВОРЕНИЕ <ШАЛАВА> … Купец дремал в вагоне спальном, / священник с Библией лежал, / а даму, в смысле фигуральном, / роман Декарта ублажал. / А вот в вагоне маргинальном / в вагоне, где никто не спал, / в вагоне полукриминальном / студент от холода дрожал. / Студента, правда, хоть и жалко, / а всё ж все взоры на девицу, / что по натуре пусть нахалка, / зато и гарная блудница: / и на студента тянет взор, / и грудь поправит напоказ, / и шепчет в ухо пьяный вздор / и вся в истоме для проказ. / Но наш священник далеко, / а блуд уж рядом, уж на полке, / и с виду вроде шутовство, / а уж в народе кривотолки: / «А ну-ка паря, не зевай, / ведь хрен мужской – не воробей!» – / «А ну, деваха, не робей, / под пах ему, да погрубей!» … И она уже было рванулась ему навстречу. Ну, ещё бы – пройтись по деревне под ручку с гармонистом – мечта каждой. Лишь под ручку? – нет, ей хотелось другого: чтобы, прижав к ближайшему клёну, исцеловал этот чубатый «чёрт» её губы до крови, измял её девичье тело до самой сладкой истомы … И она уже было рванулась ему навстречу, да в последний момент пробежала мимо, лишь своей переспелой грудью мужское плечо слегка задев. «Не время нам с тобой тешиться, ещё не время!» – крикнула она ходу и юркнула в хату. А в хате, лишь скинув обувку, присела за стол и включила старую, ещё дедовскую лампу под зелёным абажуром. «История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода51», – прочитала она на случайной странице в книжке, что лежала на столе. Прочитала с некой непонятной дрожью в груди. И сама