Бабушки - Дорис Лессинг

Было.

Сегодня утром я стоял тут долго, припоминая, что именно в этом месте встретил ДеРода во второй раз после его избрания и праздничного банкета по этому поводу. Первая встреча была на моей свадьбе с его сестрой Шушей (Седьмой). После смерти Дестры прошло очень мало времени, так что церемония была простой, но нас обоих это устраивало. ДеРод нас удивил. Я думал, что он еще скорбит, но, возможно… он вел себя предельно вежливо, провел службу формально, был очень добр и обаятелен, но как-то отстранен. Наш друг ДеРод, которого мы знали всю жизнь. И я, и Шуша придумали что-то в его оправдание. Но признались друг другу, что не помним особенной близости между ним и матерью, которая могла бы лучше объяснить серьезную боль потери. И хотя он все повторял «мы с матерью…», «мы», подразумевая себя и Дестру, «я с Дестрой…» Нет. Вообще-то, как сказала Шуша, сформулировав то, что я до этого ощущал лишь на уровне чувств, ДеРод не был человеком любящим. Да, он был ласков, но в довольно игривой манере, которая шла ему, пока он был ребенком. Помню, Шуша тогда заявила: «Брат меня никогда не любил». — «Что? В каком смысле?» — «Мне кажется, что у него холодное сердце». — Ее объяснение меня расстроило, но, помню, я списал это на конкуренцию между братом и сестрой.

Каким же дураком я был!

Дестра умерла только через год после того, как мы избрали ДеРода. В течение всего этого времени мы его не видели. А потом, года четыре спустя после его восхождения на престол, я внезапно застал его возле Водопада, он стоял и смотрел на воду. После избрания ДеРод не посещал встреч Двенадцати, он был приветлив, когда мы встречались на улице, но всегда куда-то спешил, никогда не принимал даже обычных приглашений на ужин или семейные встречи. Когда мы все-таки встречались, общение было фамильярным, ведь мы знали друг друга с детства, и именно поэтому все Двенадцать были в настоящем смятении и задавались такими вопросами, как «почему?» и «что это такое?».

Что ДеРод делал? Мы получали отчеты о происходящем в Большом Доме в основном от слуг. Он часами играл на цитре. Проводил время с девушкой из города — не из наших и не из одного из главных семейств. Подолгу участвовал в армейских тренировках.

Мы же попросту делали свое дело, то есть в меру сил своих трудились на пользу для Городов. Те, первые годы после смерти Дестры, когда мы продолжали строительство на заложенном ею фундаменте, были такими же успешными, как и вся остальная наша история. Но это делал не ДеРод. Он с нами просто не общался.

И я помню, как заметил его в тот день, у Водопада, и меня захлестнула волна былой любви к этому человеку. Это же был он, наш старый ДеРод, красавец, как и раньше. Как много значит, оказывается, привлекательная внешность! Думаю, я даже не рассматривал это как слабость — до тех пор, пока не был вынужден задуматься о том, какое воздействие имел на нас ДеРод. И как только я увидел его, мрачного, задумчивого, погруженного в размышления, я тут же забыл, что все те четыре года любая мысль о нем ранила меня — нас всех.

Благодаря былой легкости в наших отношениях я смог подойти и обнять его, и он, после короткого потрясения, повернулся ко мне и тоже обнял.

— ДеРод, — сокрушался я, — почему же мы совсем не видимся?

Когда мы стояли так близко, я рассмотрел его получше. Это был уже не мальчишка, а мужчина.

Он кивнул:

— Но, насколько я знаю, вы и без меня прекрасно справляетесь.

Какая-то странная фальшь прозвучала в этом, нет?

— ДеРод, звучит это так, будто ты — не один из нас, — ответил я.

Он сделал резкий жест, нахмурился:

— У меня дела…

Время от времени он бросал взгляды вверх, на тропинку, видимо, ожидал кого-то.

Этот разговор все больше казался мне… странным. Я не понимал его.

— ДеРод, мы же по тебе скучаем. Мы говорим о тебе. Гадаем, почему ты никогда…

На этом он отвернулся от меня, от нас — бесцеремонно, грубо, он и сам это понял — и, уже отойдя на несколько шагов, остановился, повернулся ко мне вполоборота и сказал: «Увидимся. Да… скоро». Выше на тропинке появилась женщина. Видимо, та его девушка из деревни. О ней мне почти нечего сказать: довольно красивая. Она ждала его, а на меня совсем не смотрела. ДеРод поспешил к ней, рядом с Водопадом было так шумно, что звать его я не видел смысла…

И после этого мы не получали от него никаких вестей. Целых несколько лет. Потом ДеРод стал ужасать нас своими сообщениями. И это общение, если это можно так назвать, всегда было каким-то внезапным, фальшивым. Мы ничего не понимали. Что он делал? Он страшно увлекся армией. Раньше мы рассматривали ее как способ занять молодежь, чтобы парни не хулиганили, и как защиту от жадных людей, которые могли бы покуситься на богатства Городов, но теперь она стала основной частью нашей экономики. Армия блистала и процветала, солдаты маршировали и тренировались до потери сознания — они даже жаловались. РеРод разработал для них новое одеяние экстравагантно ярких цветов — розовый с голубым и золото. Можно было взойти на любой из наших невысоких холмов и смотреть, как на равнине тренируются солдаты — вот это было зрелище! И ради чего? ДеРод не воевал, никому не угрожал, не пытался даже поднять свой престиж за счет армии. Номинально он стал Главнокомандующим — насколько мы знали, раньше у нас такого титула не было, — хотя в боевую подготовку и маневры он не вмешивался. И так шел год за годом. Год за годом. Нас начинал беспокоить тот факт, что все деньги утекали в армию. А потом произошла такая перемена, которую мы вообще считали невозможной.

Но я хотел рассказать, как сходил на кладбище, а все еще стою на краю Водопада и предаюсь воспоминаниям. Я отправился вниз по тропинке, готовясь к тому, что мне предстояло увидеть. Бассейн для малышей превратился в игровую площадку для молодежи. Они взяли моду собираться здесь и днем, и ночью, они сидели на краю бассейна или валялись в неглубоком водоеме, ели, пили, курили и… не только. Детей не водят сюда уже давно, дольше, чем прожили на свете некоторые из этих ребят. Теперь это собственность Молодых Соколов. Так они сами себя называют.

Я подошел и встал на небольшом расстоянии, потому что шум был просто ужасный, и мне вспомнился счастливый крик и визг играющих детишек. Соколы не обратили на меня внимания. Для них я был древним стариком в коричневом одеянии Двенадцати. Про которых они уже забыли, как и их родители. Неподалеку от меня на краю бассейна сидели мальчишки и девчонки, разбрасывающие вокруг себя, как обычно, объедки, а ведь мы примерно в этом же возрасте стали Смотрителями. Одна из девушек закричала мне: «Эй, старик, что это на тебе за наряд?» Подойдя чуть ближе, я ответил: «Так одеваются Двенадцать». Как я и предполагал, ответ был: «Двенадцать? Что это такое?» К разговору присоединилась еще одна девчонка: «Эй, дай-ка посмотреть. А мне бы пошло, как думаете?» Потом она засмеялась: «Я шучу, не беспокойся». — «Ты и сама могла бы такое сшить», — ответил я, понимая, что никто из них не умеет пользоваться швейными принадлежностями. Она похвасталась: «Да я даже не вижу разницы между двумя концами иголки!» Ее друзья засмеялись, захлопали. Она, видимо, была у них главной.