Информация - Мартин Эмис

— Брр, — сказала она.

— Привет, Деми.

— Прохладно тут у вас.

Гвин обернулся к ней, в его глазах засветилась влюбленность. Ричарду он напоминал сейчас ясновидца, который из каких-то своих соображений разоблачает секреты своей профессии с преувеличенным энтузиазмом.

— Почему бы тебе не одеться потеплее, милая?

— Брр, — сказала Деми.

Опустив голову в бесконечной скорби, Ричард принялся разрабатывать новый план действий.

Близилась полночь, улица после дождя выглядела мрачно, как в фильме-нуар. Даже в темноте вода канала была тошнотворного цвета: едкая, мутная, как сильнодействующее китайское лекарство. Одно время года готовилось сменить другое.

Ричард сидел, склонившись над своим коктейлем «зомби», в блинной «Канал Крепри», расположенной между шоссе и каналом. На нем был обманчиво жизнерадостный красный галстук-бабочка; обманчиво шикарный пестрый жилет; длинные волосы были зачесаны назад, чтобы прикрыть шишку на шее. За темными очками прятались заплывшие глаза — они зудели и сочились. Дарко по телефону сказал, что они с Белладонной встретятся с Ричардом в «Канал Крепри» в одиннадцать. А на часах уже было пять минут первого. Напротив Ричарда сел какой-то молодой человек и положил перед собой открытую книгу. Лицо у него было асимметричное и озабоченное, с непропорционально маленьким подбородком. Это был не Дарко. И уж точно не Белладонна.

Ричард силился убедить себя, что у него есть что отпраздновать. Сегодня утром он самолично отнес законченный текст «Без названия» в офис Гэл Апланальп. Последние двенадцать дней он почти беспрецедентно много работал: он читал «Лос-Анджелес таймс». Нет, он не попросил газету у Гвина («Ты уже дочитал?») и не слонялся каждую ночь у мусорных баков семьи Барри в надежде наткнуться на объемистый мешок. Хотя он об этом подумывал. Вместо этого он не откладывая поехал в Чипсайд и купил еще один экземпляр, не обращая внимания на уже знакомые неудобства и издержки. Этот второй экземпляр «Лос-Анджелес таймс» он только что, по дороге в «Канал Крепри», запихнул в мусорный бак. Он сумел-таки найти то, что искал.

Сначала Ричард проштудировал разделы «Книги», «Искусство», «Развлечения», «Недельное обозрение», «Недвижимость» и «Спорт» — казалось, он знает газету вдоль и поперек. Потом внимательно просмотрел разделы «Хорошие манеры», «Стиль» и «Мода». Он прочел все, начиная от кулинарной колонки до кроссвордов. А что, если существует особый способ приготовления яиц или жареной картошки «а-ля Гвин Барри»? Вдруг кто-то включил в кроссворд это отвратительное имя почти без гласных или эту отрывисто-грубую фамилию (британский романист — постойте-ка, — вызвавший неожиданный эмоциональный отклик у нью-йоркской публики?). Ричард бродил по улицам, сжимая пальцами пылающий лоб, и думал: лучше я или хуже? Ночью, входя в темные чащи сновидений и соблазнов, ему казалось, что вещи раздваиваются: гладильная доска становится шезлонгом, а зеркало — тихой гладью пруда. Информация поступала по ночам и наваливалась на него могильной тяжестью. Все это время от проспекта Холланд-парк-авеню к улице Кэлчок-стрит пробегали волны агонии. Что это было? Электрический хлыст со скорпионьим жалом? Казалось, что улица превратилась в кнут или ременную плеть длиной в три километра: Гвин Барри лихо размахивает этим кнутом и заставляет Ричарда Талла, завывая и покрываясь испариной, приплясывать.

Вы скажете, что это бред? Разумеется. Пока Ричард просматривал результаты хоккейных матчей между студенческими командами, читал о видах на урожай зерновых или, скажем, перечитывал прогнозы погоды, ему не раз приходило в голову, что Гвин его раскусил и обвел вокруг пальца, что этот номер «Лос-Анджелес таймс» просто-напросто не имеет никакого отношения к Гвину Барри. И все же Ричард почему-то был убежден, что Гвину незачем вешать лапшу ему на уши. Это за Гвина сделает жизнь. На десятый день, уже поздно вечером, он наконец-то нашел, что искал. Страница одиннадцать, третья колонка: страничка частных объявлений в разделе «Разное». Выглядело это примерно так:

«Стефани»: Отдадим в хорошие руки. Ротвейлер, 1 г.

Ласковая девочка. Хомяк бесплатно (можем продать клетку).

«Город вечного лета». Куплю первое издание романа Гвина Барри.

Рынок и барахолка. Будем рады всем.

Ричард подозвал официантку. Нет, спасибо, «зомби» не надо: я, пожалуй, попробую «тарантула». Сидевший напротив молодой человек с асимметричным лицом, склонившийся над книгой как профессиональный велогонщик, воспользовался случаем, чтобы заказать себе содовую. Официантка чуть помедлила у их столика, записывая заказы.

Теперь официантки уже не такие молодые и симпатичные, как были когда-то. Впрочем, и сам «Канал Крепри» уже не такой молодой и симпатичный, как раньше. Теперь он превратился в пристанище беспробудных пьяниц, которые были согласны заплатить за еду в дополнение к напиткам — по закону посетители были обязаны заказывать закуску к напиткам, — и даже были согласны сидеть рядом с этой едой. На столике перед Ричардом стояла корзинка с нетронутыми, истекающими клейким соусом начос и совсем остывшая тортилья, похожая на какой-нибудь внутренний орган на подносе патологоанатома. Снова подошла официантка — она принесла «тарантула» для Ричарда. Пока он ее благодарил, она смотрела как будто сквозь него. Раньше девушки смотрели на Ричарда и проявляли или не проявляли своей заинтересованности. Потом какое-то время они смотрели мимо него. А теперь они смотрели сквозь него. Ричард почувствовал жалость к себе — кроткую, робкую, хроническую — как домашний воспитатель, которого его любимая четырехлетняя воспитанница, желая всем «спокойной ночи», не одарила обычным взглядом и улыбкой. Ему ничего не оставалось, как шмыгнуть носом и сказать себе, что детям следует позволять их детские причуды, а потом продолжить беседу со взрослыми об Аристофане и Афганистане… Раньше девушки смотрели мимо него. Теперь они смотрят сквозь него. Потому что его гены больше не притягивают их ДНК. Потому что он уже перешел рубеж, он уже почти невидим, как и остальные призраки, что бродят здесь.

Внезапно молодой человек, читавший книгу, выпрямился и откинулся назад и поднял свою книгу на уровень подбородка. Он держал ее в руке, как игрок — карты. Ричарда точно током ударило. Книга называлась «Мечты ничего не значат». Автором книги был Ричард Талл. На задней обложке в верхнем левом углу, поверх пузырей и блесток (оформление задумывалось — но не получилось — в духе антиконвенционализма), была помещена его фотография размером как на паспорт: Ричарду Таллу тогда было двадцать восемь лет. Какое чистое, свежее лицо! Какой необыкновенно открытый взгляд.

Ричард вспыхнул, глаза его забегали, ища, на чем бы еще остановиться. На стенах висели фотографии в рамках, запечатлевшие улыбающихся или серьезных кинозвезд: это все были образцы культуры, которую исповедовали в «Канал Крепри» (это и подставки для салфеток, и высокие узкие сахарницы-дозаторы, и приземистые музыкальные автоматы), — культуры, предназначенной на экспорт. Почти под самым потолком висели фотографии двух американских писателей, на их лицах застыла кривая усмешка тяжкого бремени славы… Через неделю после выхода «Преднамеренности» Ричард увидел в городе молодого человека интеллигентного вида, который, то хмурясь, то улыбаясь, читал его книгу. Это было в метро на Эрлс-Корт — там Ричард тогда жил. Он подумал, может, стоит сказать что-нибудь этому парню. Может быть, похлопать его по плечу. Показать поднятый вверх большой палец. Подмигнуть. Но потом решил: успокойся, приятель. Это твоя первая книга. Такое будет случаться постоянно. Привыкай… Разумеется, такого больше не случилось. До сих пор.