Галерея восковых фигур - Филип Пулман

— Что тут происходит? — строго спросил констебль Джеллико. — Это частная семейная ссора или здесь требуется вмешательство правосудия?

— Конссебль, арессуйте эсого селовека! — прогнусавил мистер Хорспат. — А ссо до васей рабосы в компании, Смис, я вас увольняю.

— Не может быть, — пролепетала Дейзи.

— Этого вы не можете сделать! — ответил Дик. — Это не связано с вашей чёртовой компанией, тут дело любви и чести!

— Я сто ресил, то и сделаю.

Мистер Хорспат нянчился с носом, чувствуя себя в безопасности рядом с могучей фигурой П.С.Джеллико, протиснувшимся через окно, чтобы защитить пострадавшего.

— Вы слысали, что я сказал. Вы уволены!

С громким рёвом Дик снова бросился на него. Он успел нанести один могучий удар. Мистер Хорспат взвизгнул и упал, а Дик оказался в объятиях П.С.Джеллико и в наручниках, извиваясь, словно угорь.

Сидя за окном в тени живой изгороди, близнецы молча переглянулись. Слова им были не нужны. Оставив позади бурю выкриков, возни и звуки ударов, они неслышно и почти мгновенно исчезли.

— Итак, его арестовали, — сказала Анджела.

— Он в тюрьме? — спросил Бенни.

— Да, — подтвердила Зерлина. — Мы видели, как старина Джелли-Пузо тащил его в наручниках.

Пол-улицы видело!

— Значит, — тяжело вздохнул Громобой, — если он в тюрьме… он не сможет сделать предложение Дейзи… А послезавтра бал газопроводчиков…

— Ты успел поставить второй шиллинг у Змеиного Глаза? — спросила Анджела.

Громобой молча кивнул.

— Бог мой, — вздохнула Зерлина.

Они смотрели на него с жалостью и любопытством, как на уже разорившегося человека. Громобой чувствовал, как над ним витает призрак работного дома, а может, и кое-чего похуже. Ему вспомнилась мелодрама, которую они с отцом смотрели на прошлой неделе «Тропою примул, или Если бы он только знал», в которой блестящий молодой человек скатился по наклонной плоскости. Пьянство, случайные знакомые, потерянные женщины, или как их там, и, вздрогнув, вспомнил Громобой, началось всё это с азартных игр. Молодой человек из мелодрамы начал с того, что поставил на скачках деньги из собственной ренты, а закончил жизнь на виселице, и в финальной сцене его бедная мать рыдала у стен тюрьмы. Холодный снег заносил несчастную, когда колокол пробил восемь раз, отметив время казни.

Громобой открыл рот два или три раза, но заговорить не смог. Неожиданно ему показалось, что в мелодраме он видел своё собственное будущее.

— Ладно, — сказал Бенни, — с этим нужно что-то делать. Вы двое вытащите Дика из тюрьмы, потому что вы сами его туда устроили. Да, чёрт возьми, именно вы, — сердито прервал он сестёр, которые принялись было оправдываться. — Ни при чём здесь Змеиный Глаз, и пять против одного, и выигрыш в целое состояние, и всё прочее. Дик сидит в тюрьме, где он не должен сидеть, вот вы его и вытаскивайте оттуда. Мне всё равно, как вы это сделаете, главное, он должен прийти на бал газопроводчиков. А у нас с Громобоем тоже есть дело, ещё более трудное и опасное. Может быть, из-за него мы сами кончим свои дни в тюрьме, но его необходимо сделать. Иначе получится нечестно. Итак, — закончил он свою речь, с вызовом глядя на свою команду, — возражения есть? Нет. Хорошо. А теперь займёмся делом!

Близнецам так и не рассказали, чем должны заняться Бенни с Громобоем, — на тот случай, если сестёр поймают и начнут пытать. Если они ничего не знают, так и признаваться им будет не в чем.

— Как Гарибальди и его «Красные рубашки», — напомнила Анджела, — сражавшиеся против австрийцев.

В гостиной дома Перетти на стене висела гравюра с портретом легендарного итальянского героя. Нельзя сказать, что близнецам было доподлинно известно о его подвигах, но они считали его очень храбрым и опасным.

Сейчас перед ними стояла задача, достойная великого соотечественника. Они медленно возвращались домой, переговариваясь вполголоса, иногда прислоняясь друг к дружке, как это бывало, если они что-то замышляли. Не один человек видел, как они суеверно скрещивают пальцы, планируя свои козни.

За ужином близнецы почти не замечали, что едят. Их мамаше пришлось стукнуть по столу и многозначительно протянуть руку к хлебному ножу, чтобы сестры вышли из задумчивости, охватившей обеих.

— Что случилось, девчонки? — бодро спросил их папаша.

— Ничего, — сказала Анджела.

— У них какие-то трудности, — сказал их брат Альф. — Уж я-то знаю.

— А вот и нет, — буркнула Зерлина.

— Ну что ж, если сейчас нет, то скоро появятся, — сказал другой брат близнецов, Джузеппе, или, для краткости, Джо. Как и отец, он торговал сушёными фруктами.

— Если они попадут в беду, я перережу им глотки, — пообещала мамаша, проверяя остроту лезвия хлебного ножа.

Большинство мужчин Перетти, родившихся в Лондоне, обычно ездили в Неаполь, чтобы обзавестись жёнами, поэтому мужья лучше владели английским языком, а их жёны — итальянским.

— Я сам их зарежу, — предложил Джузеппе. — Дай только срок. Послушай, Альф, не прогуляться ли нам вечерком? Может, выпьем с Орландо.

Близнецы почувствовали лёгкую дрожь волнения, и, поскольку были близнецами, каждая из них знала, что в эту минуту другая чувствует то же самое. Одна и та же коварная улыбочка появилась на их лицах, и они сосредоточенно принялись жевать лазанью.

* * *

Много позднее, когда на Ламбет спустилась ночная темнота, когда шипящие нефтяные фонари на рыночной площади были погашены, а на влажной брусчатке и грязных булыжниках отражался только лунный свет, две маленькие фигурки пробирались вдоль высокой зловещей тюремной стены.

Они низко наклонили головы, каждая прижимала к лицу большой белый носовой платок, и время от времени то одна, то другая принималась глухо рыдать или шмыгать носом.

Наконец они подошли к маленькой дубовой калитке, окованной железом, которая была устроена в больших и ещё плотнее окованных железом дубовых воротах, в замке повернулся ключ, и калитка со скрипом отворилась. Была полночь — час, когда происходила смена тюремного караула.

Маленькие фигурки снизу вверх жалостливо смотрели на первого человека, который вышел из ворот. Это был крупный, неповоротливый мужчина с седыми усами. Увидев перед собой двух крошек, на щёчках которых в свете луны блистали невинные младенческие слёзы, охранник остолбенел. Заплаканные девочки глядели на него с мольбой в глазах.

— В чём дело? — спросил он.

— Наш брат… — пропищала Анджела.

— Он здесь?

Анджела тоненько зарыдала и уткнулась лицом в носовой платок. Стражник неуверенно переступил с ноги на ногу, потому что тоже видел «Тропою примул» и, так же как Громобой, нашёл пьесу весьма трогательной.