Огни в долине - Анатолий Иванович Дементьев

Саввич, с трудом отдирая подошвы сапог от липкой густой грязи. — В церковь надо сходить, давненько не был. Свечку поставить. Нынче уж вербное воскресенье». Несмотря на недомогание и легкий звон в голове, настроение у старшего конюха было хорошее. Вчера Дуня призналась ему: не напрасно ждет внука. Будет внучек.

…На работе Егор Саввич размялся и скоро забыл о своей хвори. Дел ему хватало, некогда и присесть. Свободных лошадей оставалось мало: перевозили части драги и остальное оборудование, а тут то с одной, то с другой шахты приходят и тоже клянчат лошадей. Да и пора готовить телеги, сбрую чинить. Все надо, а людей не хватает, вот и крутись как белка в колесе. Ходил старший конюх к директору, просил помочь. Александр Васильевич встретил Сыромолотова не очень приветливо.

— Удивляюсь, Егор Саввич, вы ведь не первый день на прииске. Знаете, людей у нас не хватает. Где же я вам возьму?

— Так-то оно так, — Сыромолотов глядел в пол, мял толстыми волосатыми пальцами картуз со сломанным козырьком и не знал, что говорить дальше. — Шахты, оно, конечно, важнее, это я понимаю, только и лошадь заботы требует. Сами же потом ругать станете.

— Стану, — пообещал директор, — это вы правильно говорите, Егор Саввич. Если увижу на конном дворе непорядок — не взыщите… Сколько вам лет?

— Чего? — опешил Сыромолотов. Такого вопроса он не ждал.

— Сколько вам лет, спрашиваю.

— Да много… В отцы вам гожусь, Александр Васильич, — уклончиво ответил старший конюх. Им вдруг овладело неясное беспокойство.

— Я так и думал. Значит, в жизни вы повидали больше меня, и опыта у вас тоже больше. Вот и подумайте, как лучше поставить дело. Теперь такое время, по старинке работать нельзя. А может, вам трудно? Может, здоровье слабое?

— Господь с вами, Александр Васильич, какая там трудность. И силенка, слава богу, пока еще в руках есть.

— Что вы все бога поминаете, вы верующий?

— Православный, крещеный, как же без бога.

Беспокойство нарастало. За свое место Сыромолотов держался крепко и ни за что не согласился бы добровольно расстаться с ним.

Майский посмотрел на крепкие руки старшего конюха: да, в таких руках сила есть.

— Раньше-то вы где, Егор Саввич, работали?

Сыромолотов поднял глаза на директора: что за допрос учинил?

— Да все по части лошадей. Сначала конюхом, потом Владимир Владимирыч старшим поставили…

— Я не о том, — нетерпеливо перебил Майский. — До революции кем были?

Вошел Сморчок с ведром и совком в руке. Тихонько мурлыча какую-то песню, не глядя на директора и старшего конюха, направился к печке, начал выгребать золу, выводя старческим, дребезжащим голосом:

Власть отобрали

Рабочие и крестьяне

И, как один, стали

Свободные граждане…

— Так кем вы были до революции?

— Я-то? Как бы тут сказать… Опять же по части коней. Конюхом на постоялом дворе.

— А в гражданскую войну?

Сморчок перестал бренчать совком, как будто прислушивался. Сыромолотов покосился на него: вот принесла нелегкая. Было неприятно, что старик стал свидетелем допроса, который учинил ему, Егору Саввичу, директор.

— В гражданскую-то? Воевал… А как же? Тогда все воевали.

— Интересно. И против кого?

— Против этого, как его? Колчака. И еще — чехов. Партизанил. Да… Ранен даже. В ногу. Вот и показать могу…

— Нет, нет, не надо, — остановил Майский старшего конюха, тот начал было стягивать сапог. — Я верю. Выходит, вы из бедняков, из низов.

— Вот-вот, так и выходит, — обрадованно закивал головой Сыромолотов. — Из самого что есть низа. Уж ниже некуда.

Сморчок опять замурлыкал, вынимая из печи полный совок золы и ссыпая ее в ведро:

Власть отобрали

Рабочие и крестьяне…

— Слышал я, — задумчиво обронил Майский, — сын ваш недавно в комсомол вступил.

— Яшка-то? Правильно, комсомолец он у меня. Разве худо? Молодые все идут в комсомолию.

— Хороший парень. Афанасий Иванович о нем похвально отзывается. Старательный, говорит.

— Да ничего будто. Послушный.

— Даже слишком. Говорят, вы его насильно женили. На нелюбимой девушке.

— Мало ли чего злые языки болтают, — смущенно пробормотал старший конюх. — Не всякому слуху верь. Это наше дело, семейное. Сами посудите, Александр Васильич, дитя еще малое, несмышленое. Учить надо.

— Верно, учить надо. Так вы, Егор Саввич, готовьте обоз к лету. Много еще возить придется. Кое в чем я вам помогу, но больше на себя рассчитывайте. На свои силы, — и, возвращаясь к началу разговора, добавил: — Людей лишних у меня нет. Посоветуйтесь с Иваном Тимофеевичем Буйным. Он тоже человек с опытом, и тоже, кстати сказать, бывший партизан.

От директора Егор Саввич вышел встревоженный. От хорошего утреннего настроения и следа не осталось. Ругал себя за то, что пошел с дурацкой своей просьбой, вот и нарвался на разговорчик. Пнул со злостью подвернувшуюся собачонку, и она, истошно визжа, помчалась по улице.

— Ты, этого-того, Егор Саввич, зачем животное бьешь? — услышал за своей спиной сердитый голос. Оглянулся — Данилка Пестряков. Не отвечая, погрозил ему кулаком и пошел дальше, ожесточенно разбрызгивая жидкую грязь сапогами.

Случайно или неспроста завел директор разговор про то, где да кем работал, где в гражданскую войну был? Наврал ему с три короба, сам удивлялся, откуда только бралось. А вдруг проверит? Пусть проверяет, поди-ка установи. И Сморчок чертов не вовремя подвернулся. Стыдно было, директор при нем как нашкодившему мальчишке допрос устроил. А зачем про Яшкину женитьбу вспомнил? Каким боком это его касается? Вот насчет комсомолии хорошо, это директору понравилось.

Перебирая в уме весь разговор, Егор Саввич по привычке прикидывал, что ладно вышло, а что плохо. Тревога понемногу улеглась.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

В доме пахло тестом, ванилью и корицей. Сладковатый запах шел из кухни, где с утра суетились Мелентьевна и Дуня. Пекли куличи, пироги, плюшки. На столе уже стояло несколько больших блюд с готовыми пирогами. Среди них красовалась глубокая тарелка с горкой крашеных яиц. Настоящей краски нынче не достать ни за какие деньги, поэтому яйца покрасили отваром луковой шелухи, слабо разведенными фиолетовыми чернилами и синькой.

Егор Саввич в парадном одеянии прохаживался по комнате, оглядывая румяные пироги, высокие, с пышными шапками, куличи, среди которых выделялся один — настоящий красавец, испеченный в особой фигурной форме. Сыромолотов с удовольствием думал, как он вернется из церкви уже утром и сядет за праздничный стол.

Время от времени в комнату вбегала раскрасневшаяся от суеты и жара печи Дуня, что-то приносила, что-то брала и бежала на кухню к Мелентьевне. Егор Саввич ласково поглядывал на сноху. Живот у нее округлился и заметно