Арабский халифат. Золотой век ислама - Юлиус Велльхаузен

Альфред фон Кремер показал восстание Ибн аль-Ашаса в новом свете, которым ему удалось ослепить и других, например А. Мюллера и Г. ван Влотена. А именно он связал его с попыткой мавали, то есть обращенных в ислам неарабов Куфы и Басры, добиться равных политических прав с правящей знатью, то есть арабами, освобождения от налога на подданных и выплаты пенсий, которые до тех пор организовывались исключительно господствующими арабами. Чтобы предотвратить сокращение государственных доходов, что не могло не произойти в результате включения в число освобожденных от налогов и получающих пенсию мусульман-неарабов или даже уже произошло, аль-Хаджжадж (как он говорит) снова наложил подушную подать на многочисленных мавали, перешедших в ислам, – подать, которую они, будучи мусульманами, по праву не должны были бы долее выплачивать, и именно поэтому возникло острое недовольство. «Аль-Хаджжадж повелел, чтобы те, кто принял ислам, – весь огромный класс новых мусульман, выплачивали подушную подать, как до принятия ислама, и эта мера привела к чудовищному восстанию новообращенных и их клиентов[114]. Многие жители Басры, в частности, приняли в нем участие, бывалые воины, клиенты и чтецы Корана. Рассказывают, что из этих мятежников 100 тысяч были включены в перечень ежегодных выплат и, таким образом, говоря современным языком, принадлежали к ополчению, и к ним присоединилось еще столько же. Аль-Хаджжадж разгромил мятежников[115] и велел раз и навсегда разогнать весь класс клиентов, так чтобы они уже никогда не смогли сформировать твердую оппозицию. Он послал за ними и сказал: «Вы жалкие чужаки и варвары, лучше бы вам оставаться в своих деревнях». Потом он отдал приказ разделить их по деревням и решительнейшим образом разогнал их партию, и, чтобы никто не смог уехать из деревни, в которую его поселили, каждому на руке поставили клеймо с названием его деревни». Так рассказывает Кремер в Kulturgeschichte des Orients и Kulturgeschichtlichen Streifzügen. Главным образом он опирается на рассказ аль-Джахиза в его книге о мавали и арабах, который цитируется в «Аль-Икд аль-Фарид» Ибн Абд Раббиха[116].

Нет никаких сомнений, что падение Мухтара не положило раз и навсегда конец восстанию новообращенных и что аль-Хаджжаджу пришлось решать проблемы, связанные с переходом в ислам, которые касались политического положения и налогообложения новообращенных. Кроме того, известно, что в действительности восстание Ибн аль-Ашаса уходит корнями в Куфу, как и восстание Мухтара[117]. Однако в первичных источниках нет даже намека, что в своих тенденциях это было всего лишь продолжение восстания Мухтара. Мавали не задавали в нем тон, хотя, безусловно, их среди восставших было много. Абу Михнаф рассказывает, что в лагере в Дайр-Джамаджиме находилось 100 тысяч арабских бойцов (мукатила), имеющих право на пенсию, и столько же мавали, но они, по всей видимости, следовали за своими арабскими господами. У арабов было в обычае брать с собой своих подопечных, если таковые были, на поле боя, чтобы они бились пешими, тогда как сами арабы бились верхом: аналогичная система существовала между рыцарями и слугами в Средние века, так что сам факт, что мавали принимали участие в восстании, еще ни о чем конкретно не говорит. Они вполне могли преследовать собственные интересы в борьбе против сирийского правления, которое образовывало хребет арабизма, но все же они играли в ней лишь второстепенную роль; восстание началось не в их среде, а в иракской «армии павлинов» в Систане, к которой присоединились гарнизоны других провинций и перед которой столицы Куфа и Басра открыли свои ворота. Самые выдающиеся и знаменитые арабы приняли в нем участие, главы родов, такие как Ибн аль-Ашас аль-Кинди, Джарир ибн Саид ибн Кайс аль-Хамдани, Абдул-Мумин ибн Шабас ибн Риби ат-Тамими; Вистам ибн Масала ибн Хубайра аль-Бакри; курайшиты, как Мухаммед ибн Саад ибн Абу Ваккас, Убайдуллах ибн Абдуррахман аль-Абд-Шамси, Абдуррахман ибн Аббас аль-Хашими; ученые, как кади аш-Шааби и историк Мухаммед ибн Саиб аль-Кальби, друг Абу Михнафа. Упоминается имя только одного из мавали – богатого Файруза Хусейна из Систана, которого, вероятно, следует отождествлять с сыном Сибухта. Арабская аристократия взбунтовалась против властного и высокомерного поведения представителя государственной власти – низкородного аль-Хаджжаджа. «Бог и гордость Ибн Мухаммеда (Ибн аль-Ашаса) и его происхождение от царей старше Самуда запрещают нам подчиняться власти жалких негодяев, выродков рабов[118]. Сколько предков Ибн аль-Ашаса носили венец на гордом челе! Дом чести и славы лежит между Мухаммедом (Ибн аль-Ашасом) и Саидом (Ибн Кайсом), между Ашаджжем и Кайсом[119]; хамданиты и киндиты идут под их стягом. Нет другого Кайса, как наш Кайс, нет другого Саида, как наш». В этих словах поэт аль-Аша аль-Хамдани выражает чувства господствующих кругов. Арабские роды, армейские полки, следовали за своими командирами, и тем более охотно, что они особо ненавидели долгую военную службу и гарнизоны в отдаленных районах страны и всегда тосковали по дому. Особенно многочисленно были представлены йеменцы из Куфы, хамданиты и мазхиджиты. Они составляли большинство в Куфе и считали Ибн аль-Ашаса своим, но другие роды, в том числе басрийские, тоже не были исключены. Самое страстное и яростное участие принимали в этом чтецы, а также благочестивые знатоки Корана и священнослужители. Во всех подобных случаях они оказывались в первых рядах и на словах, и на деле[120], ибо в теократии несправедливость правящей власти и право на мятеж против нее всегда должны были иметь санкцию религии. Но фактически восстание под предводительством Ибн аль-Ашаса не имело религиозных мотивов. Оно скорее было новой и отчаянно мощной попыткой иракцев сбросить сирийское ярмо. Аль-Хаджжадж сделал это ярмо еще более нестерпимым для них тем, что держал в стране сирийских солдат, которых вызвал против Шабиба, не столько в качестве защиты от внешних врагов, сколько от внутренних. Его солдаты были воплощением иноземного правления[121]. Иракскому ополчению приходилось довольствоваться скудной пенсией и за нее поддерживать сирийцев. Их отправляли в походы и гарнизоны в далеких землях, тогда как сирийцы оставались в своих домах со своими семьями. Следовательно, в характере борьбы ошибиться невозможно. Это было выступление не мавали против арабов, а иракцев против сирийских арабов. Это было соперничество двух провинций Арабского государства, которые всегда были соперниками, и иракские элементы, из какого бы источника они ни происходили, держались вместе во время борьбы. Кроме того, сирийские имперские войска чувствовали себя сплоченными в чужой земле. Конечно, по своим предпочтениям они принадлежали к кальбитам и кадаитам; прозвища «акк» и «ашар», по-видимому, были оскорбительным подражанием их варварскому выговору. У ат-Табари они называются коптами и набатейцами.