Время жизни - Роман Корнеев

Впервые за долгие годы этой затянувшейся пляски с неспешной смертью Улисс почувствовал неожиданное удовольствие от возможности быть самим собой. Что он сказал сегодня соглядатаям из «Эрикссона»? К каким выводам придут их аналитики? Что он – такой же элемент системы, наверное, это он и проник тогда на территорию «Джи-И», и волнует его никакая не судьба погибшего агента, а, тривиально, собственно будущее. Пусть гадают теперь, откуда он, из какой Корпорации. Но для них он впервые стал Улиссом-как-он-есть, человеком без имени и прошлого, слишком сильным противником для таких глупых ловушек. И никакой Корпорации, ни слова о Ромуле, ноль.

Нет, он обманывает себя. Он лишь хотел быть таким – вольным стрелком с правом уйти в тень в любой неподходящий момент. Улисс реальный такого права не имел.

Вздохнув, он достал из кармана комбинезона мятую фуражку, нахлобучил ее поглубже, сунул руки в карманы. Так и будем отсюда убираться. Осторожно, незаметно, тихо.

Что-то давно забытое заставило его остановиться и поднять глаза.

Ощущение теплоты в груди и покалывания в глазах.

Он уже не мог вспомнить, когда последний раз чувствовал на языке вкус этих слов – любовь, нежность. Соратник был орудием незримого будущего, ярмом повисшего на шее. Эмоций у него быть не могло.

Улисс узнал ее, он не мог ошибиться. Память не могла подвести, потому что она здесь была ни при чем.

Перед ним, в двух шагах, стояла Кора.

После стольких лет они встретились.

Она выглядела зрелой женщиной без того легкого налета приближающейся старости, что так красит некоторых, но чаще вызывает не восхищение, а сочувствие. Интересно, как он ей… хотя, наверное, не важно. Но она узнала его!

– Привет.

– Привет, Кора.

– Майкл, я тебя узнала.

Улисс улыбнулся. Майкл. Да, так его звали.

– Кора… Ты сейчас куда-то спешишь?

– Да. Но мы найдемся, правда? Вот мой контакт. Майкл, если б ты знал, как я рада тебя видеть…

Улисс глядел ей вослед, а она все оборачивалась, не веря. Боже… почему все вышло именно так? Он же знал, знал, что они оба…

Последние дни у меня не было сил. Я бегал в своей комнате из угла в угол, я не мог думать о занятиях, даже в ответ на хмурые замечания Мартина о пропущенных тренировках меня скорее подмывало ему надерзить, нежели повиниться. Я не находил себе места. Кора не выходила у меня из головы.

Пойти к ней домой, вытащить на разговор? Поймать в социалке?

Я не понимал, что происходит, я буквально сходил с ума, не в состоянии избавиться от ее образа на единое мгновение. Так не могло продолжаться долго. Она меня больше не чувствовала по вечерам, я научился закрываться. Но от этого скопившегося внутри меня груза я опасался просто взорваться однажды.

И вот я решился. Я должен был сказать ей любую чушь, рассказать, что люблю ее (я не знал названия тому, что я испытывал изо дня в день, пусть будет дурацкое слово любовь), что мне и нужно-то, быть с ней иногда рядом… а потом – потом раскрыться. Сразу, изо всех сил.

Тот отвратительный осенний день начался как обычно. Я отправился в социалку, даже толком не позавтракав. Весь день я не выпускал Кору из виду, боясь одного – что она ускользнет сегодня от меня, а завтра я уже не решусь.

Классы тянулись бесконечно, один зануда за преподавательским столом сменялся другим латентным педофилом. Меня колотило так, что с соседних парт на меня косились. Я не обращал внимания. Пусть думают, что хотят.

Вечер наконец наступил, и с последним гонгом системы оповещения я вместе с разношерстным потоком других подростков вывалился в школьный двор-колодец. Кору мне удалось высмотреть сразу, порой мне казалось, даже с закрытыми глазами я узнаю ее в толпе – через каменную стену, за сотню километров, на другом полушарии.

Если бы только она этого захотела. Перестала для меня быть тенью из неразличимого серого людского потока. После того горького, невыносимого опыта физической близости я знал одно – не это мне нужно, я хотел впитывать ее душу, слышать ее голос, касаться ее пальцев. Больше ничего. Только это.

Дорожка, покрытая обычным рифленым пластиком, такой укладывают на общественных пассажирских остановках в средних и нижних уровнях, была мокрой от дождя. Ее тусклый блеск тянулся вперед, оставляя впечатление моста, протянутого в пустоту пространства едва пробивающихся в тумане городских огней. Кора шла по ней быстро и легко, и мне жалко было останавливать ее, такую целеустремленную…

Кора остановилась сама, до моего зова. Обернулась. На ее лице жила улыбка. Впервые с первого момента нашего заочного знакомства.

– Кора.

– Майкл.

Она знала мое имя. И тут я решился.

Кокон лопнул с оглушительным треском, обдав меня волной горечи, тепла и тоски. Проступила реальность, неожиданно обретя резкость и остроту лабораторного образца под микроскопом. Каждая капля дождя билась мне в щеку, каждая царапина на пластике покрытия была морщиной на моем лице.

Я ощутил ночь, окружившую меня, совсем другой. Теплой, свежей, прозрачной.

И в этом кристально чистом пространстве сияла моя Кора.

Только протянись, коснись ее. Пусть она почувствует то же, что и я, и тогда она больше не будет бояться…

Дикая боль пронзила меня насквозь, сгибая в дугу и валя ребрами на гребень покрытия. Мир оставался таким же резким, но теперь это было как миллионоликое лезвие, терзающее мои веки. Нервы бились в истерике, скручивая мышцы в неживые узлы.

Сквозь кровавую пелену я увидел Кору. Она лежала там же, где стояла, и ее сиплое дыхание я слышал за двадцать шагов. Оно больше походило на хрип агонии.

Нет! Боже, что я наделал…

Остановить, это нужно как-то остановить… Пальцы скреблись мне в грудь, разрывая куртку и впиваясь в ледяную кожу. Я же ее убью, бог мой!

Запереть. Запереть свое сознание. Ту страшную силу, что заменяла мне обычную человеческую душу. Источник своих страхов и видений. То, что позволяло мне полюбить Кору этой странной любовью, когда два сознания напрямую… нет, этого уже не будет. Пробовал, вот что вышло.

Очнулся я уже один. На меня лились струи дождя, постепенно разошедшегося до упругих потоков, когда мутная морось сменяется частым, чистым, кристально чистым ливнем.

Я промок насквозь, у меня болело все тело.

Как мне удалось добраться домой, не помню. Не помню и того, как мне удалось выбраться в социалку. Кора там не появилась. Не появилась и еще через день. Больше я ее не видел.

С этим нужно было учиться жить заново. И я стал учиться.

Лишенный будущего еще имеет шанс, лишенный настоящего – даже претендовать на такой шанс не может. Улисс чувствовал за собой слежку, которой не было, не могло быть. Тянущаяся за ним череда сомнительных достижений и видимых неудач начиналась с того момента, как он услышал зов Ромула, узнал о смерти Армаля и… И ничего. Ромул отмалчивался, Корпорация стремительно превращалась из стройного механизма во взбудораженный муравейник. А расследование никак не продвигалось, лишь подтверждая одни из предположений, отвергая другие, но порождая снова третьи. Люди, которые должны были участвовать в сложной цепочке спецоперации, либо исчезали, либо в действительности не владели никакой информацией, оказываясь молчаливыми исполнителями чужих приказов.