День джихада - Александр Щелоков

Шавлахов сообразил, что попал совсем не в «чистые руки». Те, кто прежде брали здесь с водителей взятки, были щенками против этих — волков, не иначе.

— Ладно. Пусть будет по десять. Каждому. Я найду. Постараюсь… Так договоримся?

— Кому вез оружие?

— Не знаю, начальник. Видит бог, не вру.

Вопросы становились совсем плохими — опасными, и Шавлахов испугался по-настоящему. По лицу струйками потек пот. Дрожали сдвинутые вместе колени.

— Нужен он нам? — Полуян с сомнением посмотрел на сержанта.

— А зачем? Обойдемся и без него, — махнул рукой тот…

— Вообще-то лучше бы конечно узнать, кому он вез амуницию, сказал Полуян. — С них можно за автоматы получить по таксе.

— Зачем? Сами найдем, куда деть.

— Тогда кликни Ярцева.

Тараненко, не выходя из помещения, высунул голову наружу.

— Ярцев! Борис! К начальнику!

Минуту спустя в домик ввалился Ярцев — меднолицый парень из степной глубинки, прошедший в милицию после армии.

— Ярцев, тащи веревку!

Голос Полуяна не оставлял места для сомнений. Приказы, отданные таким тоном, в армии исполняются только бегом. Иное дело в милиции, вокруг ничего не горит, с неба не каплет, можно и попросить разъяснения: зачем и почему. Вдруг командир все же передумает, и никуда бежать не придется.

— Зачем?

Вид у Ярцева был не столько удивленный, сколько озабоченный: где найти веревку, которую сам никуда не клал?

Полуян хорошо знал всех, с кем имел дело, и ждал именно этого вопроса. Ярцев, даже отслужив действительную армейскую службу, не расстался с бывшими колхозными привычками: прежде чем пойти куда-то, начать выяснять, так ли уж необходимо отрывать задницу от табуретки.

Полуян ответил спокойно и слова его прозвучали обдуманным и неколебимым решением командира:

— Мы этого индюка сейчас вешать будем.

— На кой черт, командир? — теперь голос подал Тараненко. Возможность и этого вопроса Полуян также предвидел. Все разыгрывалось именно так, как ему было необходимо в данный момент.

— А мы что предлагаешь? — Полуян спросил так, словно готов был обсуждать свое решение со всеми вместе и с каждым в отдельности.

— Да отведу я его лучше в балочку и там хлопну. Орлы в два дня обклюют.

— А может, нам его перед этим, еще и медалью отметить? Или вручить премию? Есть у нас наградной фонд?

Шавлахов, обезумев от страха, ничего уже не понимал. Он видел одно: эти не шутят!

— Пуля в брюхо — разве награда?

— Для кого как. — Полуян взял со стола зеленую налобную повязку, которую нашли у чеченца в нагрудном кармане куртки, и потряс ею. — Можешь мне объяснить, что это такое?

— Тряпка, ну и что? У них все фанатики такие носят.

— Точно, фанатики. А написано на ней: «Ла иль ллах илля ллахи». Иначе говоря, «Нет бога, кроме Аллаха». Это означает, что парень готов предстать перед своим Создателем и даже сам стремится к этому. А ты решил лично помочь ему стать святым.

— А какая разница — шлепнем мы его или повесим? Душа вон в любом случае.

— Так, сержант, да не так. Убьешь его, дух выйдет из горла и напрямую к престолу Аллаха. В райские кущи. Там у них девки, еда, питье… А повесим, у духа не останется иного пути, как выйти через задницу…

Милиционеры загоготали, представив себе такую картину, а Шавлахов дернулся. Он чувствовал, что его сознание мутится.

— Чего ржете? — Полуян не поддержал веселья подчиненных. — Думаете, Аллаху будет приятно видеть бессмертную душу своего героя, борца за веру, перемазанную в дерьме?

— Ну, командир! — Тараненко не скрывал веселья. — Да я сам сейчас за веревкой слетаю. Пока Ярцева ждать — бык отелится… Ну и ну! Про душу я и не подумал! Надо же! Откуда вы знаете?

— Да уж пришлось. В Афгане подобных ему хватало. А перехватишь горло веревочкой, душа из него вон. Если честно — очень вонючая у них душа…

Боевой командир Полуян сам в жизни никого не мучил, не вешал, но сейчас рассказывал об этом так, что у Шавлахова не возникло и тени сомнения в правдивости его слов.

Тараненко, вышедший на несколько минут из помещения, вернулся с куском синего телефонного провода.

— Командир, веревки нет. Может, обойдемся этим?

Шавлахов рухнул на колени. Вытянул перед собой руки в стальных браслетах.

— Товарищи! Братья! Не надо! Я только маленький человек! Меня запугали. Податься некуда. Теперь вы убить хотите. Те, кто меня послал, тоже смертью грозили. Сказали, что всю семью вырежут…

— Встань, — Полуян говорил спокойно и рассудительно. Надо было по мере возможности вселить надежду в перепуганного мерзавца. — Выкладывай все, что знаешь. Кому везешь оружие? Для какой цели? Когда собираетесь выступать?

— Когда, не знаю. Клянусь, мне об этом не сказали. Привез для боевиков. Они будут делать налет на Ковыльную. Клянусь Аллахом, чистая правда. Только не убивайте…

Шавлахов рассказывал обо всем, что знал, почти час. А вечером того же дня милиция произвела в станице Ковыльной аресты. Тихо и решительно.

Чигирик снимал «угол» в доме у вдовы директора совхоза «Красный гигант» Дарьи Семеновны Шпак.

Большой каменный особняк утопал в яблоневом саду, где осенью землю усыпали крупные краснобокие плоды.

Дарья Семеновна была женщиной простой и хозяйственной. «Угол», который она с удовольствием уступила Чигирику, представлял собой две светлые комнаты с окнами, выходившими в сад.

Появление в доме Нарбики Дарья Семеновна встретила доброжелательно. Она считала ненормальным, что ее квартирант — видный, самостоятельный мужчина, офицер — не удосужился до сих пор обзавестись семьей.

А Нарбика первым делом отправилась на почту и дала телеграмму в Ростов-на-Дону, куда уже наверное выехала Деша:

«Ростов-на-Дону. Почтамт. До востребования. Нахаевой Деше. Приезжай Ковыльную. Жду. Нарбика».

Свадьбу капитан Анатолий Чигирик и Нарбика Нахаева назначили на осень. Надо было поднакопить деньжат. Жалованье офицера, которое в российской армии ко всему платили нерегулярно, не позволяло молодым прямо сейчас собрать гостей и закатить пир на весь мир.

А потом приехала и Деша. Тут уж Дарья Семеновна совсем растаяла. Появление двух женщин-красавиц в ее доме сделало жизнь в нем и для самой хозяйки наполненной и интересной.

Ранним утром Нарбика и Деша вышли на улицу с душами, полными счастья, тепла и лета. Жаркого южного лета. Сестры только что обменялись радостными для них новостями.