Справедливость. Как поступать правильно? - Майкл Сэндел

Кант не утверждает, что мы всегда действуем разумно или всегда осуществляем автономный выбор. Иногда — да, иногда — нет. Кант говорит только о том, что у нас есть способности к рассуждению и к свободе и что эти способности присущи людям как таковым.

Кант с готовностью признаёт, что наша способность к мышлению — не единственное дарование, которым мы наделены. У нас есть еще способность испытывать удовольствия и страдания. Кант признаёт, что мы — чувствующие существа в такой же мере, в какой являемся существами рациональными. Под словом «чувствующий» Кант разумеет то, что мы реагируем, откликаемся на свои чувства, ощущения. Так что Бентам был прав, но прав наполовину. Бентам верно подметил, что людям нравятся удовольствия и не нравятся страдания. Но, настаивая на том, что удовольствия и страдания — «наши суверенные господа», Бентам ошибался. Кант утверждает, что разум может быть сувереном по меньшей мере иногда. Когда разум повелевает нашей волей, нами уже движет не желание достичь удовольствия и избежать страданий.

Наша способность к мышлению связана с нашей способностью к свободе. Вместе взятые, эти способности отличают нас от животных и отделяют от животного существования. Эти способности делают нас чем-то большим, чем тварями, подчиненными инстинктам.

Чтобы разобраться с идеями моральной философии Иммануила Канта, нам надо понять, что он считает свободой. Мы часто представляем свободу как отсутствие препятствий, мешающих нам делать то, что хочется. Кант не согласен. У него есть более жесткая, требовательная концепция свободы.

Кант рассуждает так: когда мы, подобно животным, стремимся к удовольствиям или избегаем страданий, мы на самом деле не действуем свободно. Мы действуем как рабы наших инстинктивных потребностей и желаний. Почему? Потому что всякий раз, когда мы стремимся удовлетворить наши желания, все, что мы делаем, мы делаем ради какой-то цели, которую дают нам извне. Я делаю это, чтобы утолить голод, а то — чтобы утолить жажду.

Предположим, я пытаюсь решить, какое мороженое заказать. Выбрать шоколадное, ванильное или крем-брюле с кусочками печенья? Я могу думать, что осуществляю свободный выбор, но в действительности я всего лишь пытаюсь выяснить, какой привкус более всего удовлетворит мои предпочтения, а предпочтения-то я не выбираю. Кант не говорит, что удовлетворять наши предпочтения неправильно. Он говорит, что, когда мы поступаем таким образом, мы действуем не свободно, а по решению, данному нам извне. В конце концов, я не выбираю свое желание съесть не ванильное мороженое, а крем-брюле с кусочками печенья. У меня просто есть это желание.

Одно время у компании Sprite был рекламный лозунг «Подчинись своей жажде». В этой рекламе присутствовало (разумеется, непреднамеренно) кантианское прозрение. Когда я выбираю банку «Спрайта» («Пепси» или «Коки»), я повинуюсь, а не действую свободно. Я отвечаю на желание, которое я не выбирал. Я подчиняюсь своей жажде.

Люди часто спорят о роли природы и питания в формировании поведения. Является ли желание попить «Спрайт» (или другие сладкие напитки) впечатанным в гены? Или оно вызвано рекламой? С точки зрения Канта, этот спор не имеет смысла. Неважно, является ли мое поведение биологически запрограммированным или социально обусловленным. Важно то, что оно не является по-настоящему свободным. По Канту, действовать свободно — значит действовать автономно. А действовать автономно — значит действовать в соответствии с законом, который я даю себе, а не в соответствии с диктатами природы или общественных конвенций.

Один из способов понимания того, что Кант называет автономными действиями, — противопоставление автономии и ее противоположности. Кант изобретает слово, выражающее эту противоположность, — гетерономия. Когда я действую гетерономно, я действую в соответствии с предопределенностью, заданной мне извне. Вот пример: если бросить бильярдный шар, он упадет на землю. Падая, шар не действует свободно, его движением управляют естественные законы, в данном случае закон притяжения.

Предположим, я падаю (или меня столкнули) со 100-этажного небоскреба. Пока я падаю, никто не скажет, что я действую свободно; движением моего тела, как и движением бильярдного шара, управляет закон притяжения.

А теперь предположим, что я сваливаюсь на другого человека и убиваю его. Я буду нести моральную ответственность за эту смерть, наступившую в результате несчастного случая, но не большую, чем бильярдный шар, если он упадет с большой высоты и ударит кого-то по голове. Ни в том, ни в другом случае падающий предмет, будь то я или бильярдный шар, не действуют свободно. В обоих случаях падающим предметом управляет закон притяжения. Раз нет автономности, нет и моральной ответственности.

Таким образом, существует связь между свободой как автономностью и концепции морали, выдвинутой Кантом. Свободное действие — это не выбор наилучших средств достижения цели. Это выбор самой цели, сделанный ради этой цели. Выбор, который могут делать люди и не может сделать бильярдный шар (и большинство животных).

Три часа ночи, и ваш сосед по комнате в общежитии спрашивает, какого черта вы не спите, размышляя о нравственных дилеммах, связанных с несущимся под гору неуправляемым трамваем.

— Чтобы написать хороший доклад по курсу «Этика-101», — отвечаете вы.

— А зачем писать хороший доклад? — спрашивает сосед по комнате.

— Чтобы получить хорошую оценку.

— А зачем беспокоиться об оценках?

— Чтобы получить работу в инвестиционном банке.

— А зачем получать работу в инвестиционном банке?

— Чтобы когда-нибудь стать управляющим хедж-фондом.

— А зачем становиться управляющим хедж-фондом?

— Чтобы делать очень большие деньги.

— А зачем делать очень большие деньги?

Чтобы часто есть лобстеров. Мне нравятся лобстеры. В конце концов, я чувствующее существо. Подумай-ка об этом. Вот почему я засиделся, размышляя о неуправляемых трамваях!

Вот пример того, что Кант назвал бы гетерономным решением, примером совершения какого-то действия ради чего-то еще, что нужно для чего-то еще и т. д. Когда мы действуем гетерономно, мы действуем ради целей, данных или заданных нам извне. Мы — не авторы преследуемых нами целей, а инструменты их достижения.

Выдвинутая Кантом концепция автономии резко противоречит подобным действиям и данному пониманию свободы действий. Когда мы действуем автономно, в соответствии с законом, который мы дали сами себе, мы делаем нечто ради этого нечто, которое является целью само по себе. Мы перестаем быть инструментами для достижения целей, заданных нам извне. Эта способность действовать автономно и есть то качество, которое придает человеческой жизни особое достоинство — думать. Оно подчеркивает разницу между личностями и вещами.

Для Канта уважение человеческого достоинства означает отношение к личностям как ценностям самим по себе. Вот почему неправильно использовать людей во имя всеобщего благополучия, как это делает утилитаризм. Сталкивание дородного человека на пути для остановки несущегося трамвая — это использование данного человека как средства и потому неуважение его как самостоятельной ценности. Просвещенный утилитарист вроде Милля может отказаться от сталкивания человека на пути в силу вторичных последствий, которые могут снизить пользу такого поступка в долгосрочной перспективе (скажем, люди вскоре начнут бояться стоять на мостах и т. д.). Но Кант сказал бы, что это — неправильная причина отказа от сталкивания человека с моста. Неправильная потому, что и в этом случае к потенциальной жертве относятся как к инструменту, предмету, средству достижения счастья других людей. Потенциальной жертве сохраняют жизнь, но не ради нее самой, а для того, чтобы другие люди без опаски могли ходить по мостам.