Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

— Что ж, идемте в гости к тетушке Мэри, так, что ли?Мэгги пошла за ним по дороге, она несла его хлыст и вела в поводу кауруюкобылу, а отец Ральф с легкостью как ни в чем не бывало нес под мышкамималышей, хотя от речки до Большого дома почти миля ходу. У домика, гдепомещалась кухня, он передал близнецов с рук на руки восторженно просиявшеймиссис Смит и повел Мэгги по дорожке к Большому дому.

Мэри Карсон восседала в своем глубоком кресле. Последнеевремя она его почти не покидала; да в этом больше и не было надобности, всемиделами имения превосходно управлял Пэдди. Когда вошел отец Ральф, держа Мэггиза руку, она уставилась на девочку таким недобрым взглядом, что Мэгги опустилаглаза, под пальцами отца Ральфа чаще затрепетала жилка ее пульса, и онсочувственно сжал ее руку. Малышка неловко присела, здороваясь с теткой, ипролепетала что-то невнятное.

— Иди на кухню, девочка, выпьешь там чаю с миссисСмит, — отрывисто распорядилась Мэри Карсон.

Отец Ральф опустился в кресло, которое уже привык считатьсвоим.

— Почему вы ее так не любите? — спросил он.

— Потому что ее любите вы, — был ответ.

— Полноте, Мэри! — Чуть ли не впервые онрастерялся. — Мэгги очень одинокий ребенок.

— Вы не потому с ней нянчитесь и сами это знаете.Великолепные синие глаза смерили ее язвительным взглядом; отец Ральфпочувствовал себя увереннее.

— Вы, кажется, полагаете, что я растлитель малолетних?Как-никак я — священник!

— Вы прежде всего мужчина, Ральф де Брикассар! Каксвященник вы чувствуете себя в безопасности, вот и все.

Ошеломленный, он засмеялся. Почему-то сегодня ему не удаетсяотбивать ее выпады; похоже, она отыскала трещинку в его доспехах и забраласьтуда со своим паучьим ядом. А он уже не тот, быть может, стареет, привыкает кпрозябанию в джиленбоунской глуши. Гаснет былой огонь; или, может быть, теперьего воспламеняет не то, что прежде?

— Я не мужчина, — сказал он. — Я священник…Может быть, меня одолела жара, и пыль, и мухи… Но я не мужчина, Мэри. Ясвященник.

— Ах, как вы изменились, Ральф! — съехидничалаона. — Вас ли я слышу, кардинал де Брикассар!

— Это невозможно. — На миг глаза его затуманилисьпечалью. — Кажется, мне это больше и не нужно.

Она засмеялась, покачиваясь в кресле, пристально глядя насобеседника.

— Вот как, Ральф? Кардинальство вам не нужно? Что ж, япредоставлю вам еще немного помучиться, но будьте уверены, час расплаты придет.Еще не завтра, быть может, года через два, через три, но он придет. Я какСатана-искуситель предложу вам… пока молчок! Но будьте уверены, я готовлю вамадские муки. Никогда я не встречала мужчины обворожительнее. Своей красотой выбросаете нам вызов и презираете нас за безрассудство. Но я припру вас к стеневашей же слабостью, и вы продадите себя, как последняя размалеванная шлюха. Неверите?

Он с улыбкой откинулся на спинку кресла.

— Верю, что попытаетесь. Но едва ли вы уж так хорошоменя знаете, как вам кажется.

— Вот как? Время покажет, Ральф, только время покажет,Я стара, у меня только одно и осталось — время.

— А у меня что осталось, по-вашему? Время, Мэри, тольковремя. Время, и пыль, и мухи.

В небе собирались тучи, и Пэдди стал надеяться на дождь.

— Будет пыльная буря, — сказала МэриКарсон. — Эти тучи дождя не принесут. Нам еще долго ждать дождя.

Напрасно члены семейства Клири воображали, будто ужеизведали злейшие выходки сурового климата Австралии, их ждало еще одноиспытание — пыльные бури на выжженных засухой равнинах. Лишенные умиротворяющейвлаги, иссохшая земля и воздух с треском терлись друг о друга, едва ли невысекая искры, напряжение все нарастало и не могло в конце концов неразрядиться гигантским взрывом скопившейся энергии. Небо спустилось совсемнизко и так почернело, что Фионе пришлось зажечь в доме лампы; на конюшнелошади вздрагивали и артачились от малейшего шума; куры забирались на насест ипугливо прятали голову под крыло; псы рычали и лезли в драку; домашние свиньиперестали рыться в отбросах на помойке, поглубже уткнулись носами в пыль итолько поглядывали по сторонам быстрыми блестящими глазками. Все живоетрепетало перед мрачными силами, заключенными в небесах, где огромныенепроглядные тучи поглотили солнце и готовились низвергнуть пламя его на землю.

Из дальней дали, все ускоряя шаги, надвигался гром, малыевспышки на горизонте четко высвечивали очертания высоко громоздящихся туч, надиссиня-черными, как полночь, глубинами пенились ослепительно белые закрученныегребни. И вот с воем налетел вихрь, взвил столбы пыли, швырнул ее, колючую, вглаза, в уши, в рот, и все рухнуло. Теперь Пэдди и его домашним нетрудно быловообразить гнев Господень, как его живописует Библия: они ощутили его на себе.От ударов грома все вздрагивали, никто не мог удержаться — гремело яростно,оглушительно, будто шар земной распадался на куски, — но постепенно все, ктобыл в доме, притерпелись к этому грохоту, немного осмелели, вышли на веранду инеотрывно смотрели за реку, на дальние выгоны. Каждый миг десятки исполинскихветвистых молний вставали по всему горизонту и огнем полосовали небо; вереницыядовито-синих вспышек проносились, ныряя в тучах, будто играли в какие-тофантастические прятки. Торчащие кое-где среди лугов деревья, в которые удариламолния, исходили едким дымом — и все Клири поняли наконец, почему эти одинокиестражи выгонов мертвы.

В воздухе постепенно разливался жуткий, неестественный свет,самый воздух уже не был невидим, но светился каким-то затаенным, фосфорическимогнем — розовым, лиловым, сернисто-желтым, возник странный запах, въедливосладкий, неуловимый, ни на что не похожий. От деревьев исходило мерцание, рыжиеволосы всех Клири при вспышках молний были точно огненный ореол, волоски наруках стали дыбом. Так длилось целый день, лишь под вечер буря отодвинулась навосток, и с закатом солнца весь этот ужас кончился, но и тогда не пришлоуспокоение, все были взвинчены, раздражены. Не упало ни капли дождя. А все-такипережить это буйство природы и остаться невредимыми было все равно что умеретьи вновь вернуться к жизни; потом целую неделю только об этом и говорили.

— Радоваться рано, — скучливо сказала Мэри Карсон.

Да, радоваться было рано. Вторая сухая зима оказалась лютохолодной, они и не думали, что возможен такой холод, когда нет снега; за ночьземлю покрывал толстый слой инея, собаки, дрожа, съеживались в конурах и незамерзали только потому, что до отвала наедались мясом кенгуру и салом забитогодомашнего скота. В морозы, по крайней мере можно было вместо опостылевшейвечной баранины, есть говядину и свинину. В печах и каминах пылал огонь, имужчины, когда только могли, поневоле возвращались домой — на выгонах ночью онисовсем застывали. Зато стригали съехались веселые: в холод можно работатьбыстрей и не так обливаться потом. В огромном сарае для стрижки овец, вотделении для каждого мастера, на полу резко выделялся светлый круг — заполвека доски пола обесцветил едкий пот, что роняли, сменяясь, стоявшие тутстригали.