В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

Точно сообщается о температуре воздуха, поскольку Ларрей, своеобразный человек, поверх своей голубой униформы всегда носил градусник и каждый день записывал показатели.

«Голод и холод – самые ужасные страдания, которые пришлось испытать армии во время отступления, – пишет он. – Солдаты шли непрерывным маршем в строю, и те, кто не мог больше выдерживать темп, выбывали из колонны и шли с краю. Но, предоставленные самим себе, вскоре они теряли равновесие и падали на заснеженные обочины российских дорог, после чего уже с трудом могли подняться. Их конечности мгновенно немели, они впадали в оцепенение, теряли сознание, и в считанные секунды заканчивался их жизненный путь. Часто перед смертью наблюдалось непроизвольное мочеиспускание, у некоторых открывалось носовое кровотечение».

В другом месте он пишет:

«Вся армия постоянно находилась в биваке. Лишь с большим трудом можно было спастись от воздействия смертельного холода, этой сокрушительной силы. Сначала мороз поражал животных, лишенных своих попон. На каждом шагу валялись мертвые лошади. В тех местах, где делался привал, их было особенно много. В основном они умирали ночью.

Люди, лишенные всяких шуб, пальто и меховых накидок, отдохнув буквально несколько минут, не могли больше двигаться. Молодые люди, более подверженные сну, полегли в огромном количестве. Прежде чем эти несчастные умирали, они бледнели, погружались в своего рода оцепенение, едва могли говорить, частично или полностью утрачивали способность видеть. В таком состоянии некоторые из них еще какое-то время продолжали идти, поддерживаемые своими друзьями и товарищами. Затем наступало мышечное бессилие, люди шатались как пьяные, силы все больше и больше оставляли их, пока они, в конце концов, не падали замертво».

Так и видишь, как, сопротивляясь снежным бурям, утопая в сугробах, гонимые казаками, плетутся по дороге гренадеры. Перед моими глазами предстает образ Ларрея, как он дважды переправляется через пресловутый мост через Березину, чтобы помочь раненым. Гренадеры его знают, они уважают и почитают его и, несмотря на натиск толпы и страх смерти, с благоговением уступают дорогу седовласому человеку.

Какая сцена! Буквально видишь каждую деталь. А дальше идут слова, имеющие решающее значение:

«Если конечности согреваются при постепенно возрастающей температуре, то предрасположение к возникновению гангрены исчезает, и деятельность органов возобновляется естественным путем. Если же переход к высоким температурам происходит внезапно, то поврежденные места застывают и сосуды полностью утрачивают свою эластичность. Наступает состояние онемения. Иногда сосуды лопаются. Возникают трещины, разрывы, начинаются кровотечения. В сосудах нарушается кровообращение, жизненные силы уходят. Затем по характерным признакам можно распознать гангрену.

Горе, если тот, у кого уже угасли жизненные функции в верхних частях тканей, внезапно заходил в прогретую комнату или приближался к сильному пламени. В отмороженных конечностях сразу же начинала развиваться гангрена, причем с огромной скоростью, прямо на глазах».

Именно поэтому Ларрей растирал обмороженные конечности снегом. А что же делать нам? Никто не знает.

Гренадеры маршировали по снегу все дальше и дальше, хотя их отмороженные ноги уже ничего не ощущали, но пока работали икроножные мышцы, они продолжали идти. Наконец, они дошли до бивачного костра и собрались погреться. Ларрей маршировал вместе с ними и остановился недалеко от костра. То, что происходило, он описывает так:

«Я видел, как некоторые солдаты, у которых окоченели ноги, внезапно бросались в огонь. Они больше не ощущали своих ступней и икр; от жары ткани тут же отмирали, люди беспомощно падали вперед прямо в пламя и сгорали».

Меня все сильнее охватывает ужас, я не могу читать дальше. Свеча сгорела, в холодной комнате стало темно и уныло.

Семь спокойных дней, проведенных в Борках, прошли недаром. Я быстро поправляюсь и снова могу отправляться в путь.

Форстер обнаружил в одном из лазаретов в Сольцах двоих мужчин, страдающих от каузалгии – страшного состояния непрекращающихся болей, которое наступает после обморожения или ранения и может довести больного до самоубийства. Мы обсуждаем эту странную клиническую картину. Он хочет показать мне пациентов, поскольку не вполне доверяет им, боится, что они симулируют. Да и необходимость в операции может возникнуть.

Мы отправляемся в лазарет, и мне показывают страдающих больных. После обследования приходится подтвердить диагноз Форстера. Операцию нельзя проводить сразу же, первым делом надо попытаться блокировать нервы.

Мы еще беседуем. Вдруг один из хирургов между делом замечает, что у некоторых пациентов прижженные раны.

– Как прижженные? Я должен немедленно на них посмотреть. Откуда они прибыли?

Он не знает. Но дает распоряжение, чтобы раненых доставили в перевязочную. С отвращением мы осматриваем результаты этого прижигания. На мышцах отчетливо видны струпья от ожогов. Кожа тоже обожжена и покрыта пузырями. Распространяется скверный гнилостный запах, раны сильно гноятся. Омертвевшие ткани отслаиваются.

– Доктор, это просто омерзительно! Да кто же практикует такой бессмысленный, жестокий метод? Нужно срочно установить, из какого перевязочного пункта или лазарета они поступают. Очевидно, врач не понимает, какой вред он наносит своим прижиганием. Проклятый живодер, – слетает с моего языка.

Младший лейтенант медицинской службы приносит нам карты с историями болезней. Мы выясняем, что все эти люди поступили из одной и той же дивизии, из полевого лазарета, расположенного недалеко от Новгорода. Важная информация.

– Пожалуйста, фиксируйте все случаи ожогов! Я скоро снова приеду, – говорю я на прощание.

Подразделения испанской Голубой дивизии маршируют через Борки по направлению к линии фронта, протянувшейся по Ильмень-озеру у Новгорода. Черноволосые испанцы одеты в новенькую немецкую униформу. Каждое орудие, прибор, каждая артиллерийская пушка сверкают новизной, но, несмотря на это, войско производит довольно странное впечатление. Худощавым испанцам не слишком подходит немецкая форма, мундиры широки, каски косо висят. Эти люди ведут себя гораздо скованнее, чем наши бравые солдаты. В лесу около Борков они делают привал. Тут же вспыхивают бивачные костры, и закутанные в войлок силуэты обступают пламя со всех сторон, чтобы согреться. До глубокой ночи они распевают свои песни.

Голубая дивизия – войско диких, отчаянных головорезов. Эти парни идут в бой не с автоматами или карабинами и не ждут, пока заработает артиллерия. Они подпускают русских поближе, взрывают перед наступающими рядами ручные гранаты, а затем выскакивают из окопов и набрасываются на русских с ножами и мачете,[24] перерезая им глотки. Кроме всего прочего, эти парни прихватывают все, что плохо лежит, и ни одно существо женского пола не может от них уберечься.