Изгой - Юрий Никитин

В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. Все страшилисьпропустить хоть слово. Певцы все приосанивались, поправляли складки пестройодежды, смотрели горделиво.

Овид прорычал:

—~ Ах, был и четвертый? И каков же он был с виду?

Певец задумался, взгляд его обежал сидящих за столом Овида,остановился на Олеге, пошел дальше, затем певец обернулся и снова посмотрел наОлега:

— Если бы этот не был таким рыжим... то чем-то онипохожи! У того золотые волосы до плеч, синие-синие глаза, настолько яркие,словно у него в черепе осколок неба... но что-то есть общее... Как он играл,как играл!

Второй подтвердил с тоской:

— Я больше не возьму лютню в руки. Так играть не смогу,а хуже — не хочу.

Овид, который едва сдерживался от крика, от наказа взять ихснова и затолкать опять в ту же печь, но теперь не выпускать лет сто,поперхнулся, проглотил рык, глаза выпучились от усилий удержаться, не лопнуть.

Третий певец сказал потерянно:

— И я... Если мне подыщут работу с конями... Я конейлюблю.

Овид выдохнул, эти дурни так ничего и не поняли, ну и черт сними, да и ему уже не надо вступать в драку с неведомым богом, что почему-тозащищает этих придурков, словно сам...

Он зыркнул на безмятежного Олега.

— Ишь, на тебя похож, — прорычал он зло. —Знал бы, дурак, что ты их всех раньше меня засунул бы в печь...

Олег вяло запротестовал:

— Ну зачем же так...

— А что? Я их за то, что не то поют, а ты всех певцовперебил бы лишь за то, что поют вообще. Что поют, а не растекашатся мыслию подреву!

— Ну, ты не совсем прав... — возразил Олегравнодушно. — Я, конечно, полагаю, что надо растекашется мыслию, а не этимипротяжными звуками, именуемыми песнями, которые чем глупее, чем сильнее находятотклик... но я не считаю, что всех певцов так уж обязательно перебить или... впечь. Вон в каменоломнях, как я убедился, народу всегда не хватает! А камниломать — дело нужное, в то время как песни...

Овид махнул рукой, певцов увели; усадили за столы средигостей, где начали жадно выспрашивать подробности.

Сын Молнии извелся, ныл, но Прайдер неумолимо ждал весь деньдо самого вечера. И только когда солнце начало клониться к закату, сказалхмуро:

— Вот теперь пойдем.

— Наконец-то, — пробормотал Сын Молнии. — Тыж сам сказал, что те двое — герои! А раз герои, то они уже на другом концесвета...

— Герои одинаково быстро скачут туда и обратно, —оборвал Прайдер. — Мне нужно было, чтобы к ним вести не дошли!

На этот раз Прайдер сразу взял мешок и веревку, а Сын Молниизахватил даже чистых тряпок, которыми заткнет жертве рот. Быстро добравшись доее дома, успели увидеть, как она выбежала вприпрыжку, ветерок тут же налетел ипринялся трепать ее волосы, она засмеялась и поскакала в глубину сада. Прайдерпомнил, что там пруд, десятка три деревьев, а дальше отвесная скала, настолькоровная, что по ней не взберется даже ящерица. Он первым перемахнул череззаборчик. Сын Молнии торопливо прыгнул следом.

Уже не скрываясь, ведь домик настолько на отшибе, что никтоих не видел и не увидит, они пошли по ее следам.

Прайдер остановился на развилке дорожки. Руки нервнотеребили свернутый мешок. Голосок девушки доносился совсем близко, но из-заэтой горы эхо бродит по саду, и кажется, что она напевает беззаботную песенкусразу в трех местах.

— Туда, — сказал он. — Она у пруда.

— В саду, — возразил Сын Молния.

Ты же слышишь, рвет цветы...

— Такие не рвут цветы, — возразил Прайдер. —Поливают, ухаживают, пересаживают, но никогда не рвут!

Он осторожно двинулся по дорожке. Деревья расступились,показался маленький пруд. Девушка сидела на той стороне пруда, ноги свесила вводу, болтала ими беспечно. Вода настолько прозрачная, что Прайдер рассмотрел,как подплывают крупные большеголовые рыбы и щипают ее мягкими губами за розовыепальчики.

Она звонко хохотала, дрыгала ногой, брызгала на этихнахальных рыб. В солнечных лучах капли взлетали как драгоценности, как целаяроссыпь дорогих жемчужин. Прайдер даже постоял несколько мгновений, любуясь.Сын Молнии видел, как тень набежала на его суровое лицо, в глазах мелькнулоколебание, затем из груди Прайдера вырвался тяжелый вздох.

— Кому в жертву ее принесут, — сказал он снажимом, словно борясь с собой, — это не наше дело. Нам надо ее похититьи...

— Надо, — ответил Сын Молнии и осекся. Твердаяутоптанная земля под ногами Прайдера внезапно превратилась в песок. Нет, даже вгрязь, очень жидкую грязь, потому что он как стоял, выпрямившись, так и ушелстремительно вниз, будто его схватили за щиколотки и утащили гигантские лапы.Он не успел вскрикнуть, или не хотел, Сын Молнии успел увидеть вытаращенныеглаза, раскрытый рот, наверное, все-таки для крика, и тут же грязь сомкнуласьнад головой.

В середине взметнулся фонтанчик, рассыпался сухимикомочками. Волны разошлись от середины, быстро опадая, и снова там земля,простая земля, твердая, привычная. Сын Молнии, трепеща от ужаса, отступил нашаг. Нога нащупала валун, он инстинктивно встал на камень, такой твердый,надежный...

Огромная болотная кочка мха прорвалась, как паутина. Ногипровалились, он успел ощутить ледяную воду, настоящую мертвую воду подземногомира, и тут над головой затянулось окошко, так затягивается болотная тина послеброшенного в воду камня.

А Ляна, наигравшись у пруда с рыбами и приятелем-олененком,весело понеслась обратно к дому. Ее босые ступни бодро простучали по томуместу, где утонул один чужак, она вспрыгнула на валун, сквозь которыйпровалился второй нехороший человек, задумавший плохое, за ней несся олененок,все стараясь боднуть ее безрогой лобастой головкой, для них земля оставаласьгорячей и твердой, а валун — крупным обломком гранита.

Солнце жгло спину и голову, перед ними протянулись дведлинные уродливые тени, где смешивались в чудовищные формы фигуры людей иконей. Олег сразу начал размышлять, не так ли образовались кентавры, а Скифсвистел, улюлюкал и швырял высоко в воздух топор, все выше и выше, всякий разухитряясь поймать за рукоять.

Кони на ходу срывали зубами верхушки травы, здесь онапочему-то островками, но зато по грудь, что-то нечистое в такой высокой исочной траве, когда рядом пустая голая земля, но Олег решил хоть об этом небеспокоиться, на все загадки головы не хватит.

Все же Скиф первым заметил далеко на дороге всадника, тот ехалнавстречу на спокойно вышагивающем коне. Когда они сблизились, Олег тожерассмотрел, что всадник уже немолод, в потрепанных кожаных доспехах, волосынаполовину седые, лицо темное, обветренное, в глубоких морщинах. Всадник клевалносом, явно спит в седле, а опытный конь идет ровно, стараясь не разбудитьседока, а то, проснувшись, вдруг да погонит вскачь.