Вера Холодная. Королева немого кино - Елена Прокофьева

К Вере не пускали никого – даже друзей. Один раз позволили навестить ее Харитонову и Чардынину, но Вера была в забытье и попросту их не узнала.

Последние четыре дня – и четыре ночи – под окнами их квартиры стояла толпа поклонников актрисы, жгли костры, и врачи начали поговаривать о том, чтобы вывешивать бюллетень…

Но в восемь часов вечера, в воскресенье 16 февраля 1919 года Вера Холодная умерла.

Перед смертью она совершенно пришла в себя и ясно сознавала, что умирает. Говорила о смерти с родными. Просила позвать священника. Успела причаститься и собороваться. Успела благословить детей.

Потом Соня вспоминала:

«Зачем мы только в эту Одессу приехали! Может быть, Вера жила бы и жила. Там она заразилась этой ужасной “испанкой”. В Одессе была настоящая эпидемия, и болезнь протекала очень тяжело, а у Веры как-то особенно тяжело. Профессор Коровицкий и Усков говорили, что “испанка” протекает у нее как легочная чума. Теперь это называется вирусным гриппом. Все было сделано для ее спасения.

Как ей хотелось жить! Перед домом нашим постоянно – день и ночь – стояла толпа молодежи. Вера говорила: “Володя там, в Москве, не чувствует, наверное, что я умираю”. Все понимала, знала, что это конец. Харитонов и Чардынин плакали, сидя на кухне. В половине восьмого вечера она умерла. Это было шестнадцатого февраля 1919 года. Хоронил ее весь город буквально. Двадцать шесть ей было…

Муж Веры – Владимир Холодный – прожил недолго. После панихиды памяти Веры в Москве, в Художественном театре, он стал заговариваться, иногда не слышал, когда к нему обращались. Вскоре он умер. Перед смертью все говорил о Вере как о живой».

(Из воспоминаний сестры, С. В. Холодной, записанных А. Каплером)

Спешно было произведено вскрытие, в отчете – «постмортуме» – указан тот же диагноз: отек легких.

Тело Веры Холодной набальзамировали (для отправки в Москву, как было сказано), то есть обработали сложным раствором на основе глицерина, карболовой кислоты, спирта и камфоры. От этого раствора кожные покровы меняют цвет и как бы сжимаются, но тление долго не касается усопшего… При удачно проведенном бальзамировании родственники в Москве могли бы без опасения вскрыть гроб и провести повторную церемонию прощания.

А пока с Верой Холодной прощалась Одесса.

IV

Ее положили в гроб в том самом платье, в котором она два года назад играла княгиню Лидию Ланину в фильме «У камина» – в одном из самых популярных своих фильмов.

Парадокс судьбы… Если бы тогда – всего полтора года назад – двадцатичетырехлетней, прекрасной, счастливой, удачливой актрисе сказали, что пройдет совсем немного времени и именно в этом платье она будет лежать в гробу! Нет, наверное, она бы не поверила. Сочла бы шуткой дурного тона.

Но это случилось.

И в двадцать шесть с половиной лет она – в гробу, в этом самом строгом и элегантном, закрытом платье, на волосах – фата, на лбу – церковный венчик, кисейное покрывало скрывает все тело от подбородка до кончиков туфель… Гроб полон цветов, в основном хризантем: белых, желтых, бледно-лиловых. Их было легче других цветов найти в феврале. К тому же хризантемы – цветы скорби и смерти – подходили к случаю. Лицо актрисы было покрыто слоем желтоватого театрального грима – чтобы скрыть следы болезни и того, как потемнела кожа от воздействия бальзамических составов.

В газетах напишут: «Мертвая королева наряжена в один из лучших своих туалетов и тщательно загримирована»…

И все равно грим не мог скрыть того, что «королева экрана» страшно изменилась. Глаза, окруженные темной тенью, ввалились; губы припухли и посинели от удушья, никакая помада не может скрыть этой жуткой синевы. Сложенные на груди руки просвечивают сквозь кисею, и видно, что кончики пальцев тоже посинели… Тяжело она умирала, очень тяжело. Несколько дней задыхалась.

Но в толпе провожающих мало кто знал подробности, и при виде этого изменившегося лица, этих распухших посиневших губ кто-то из них впервые произнес слово «яд».

«Отравили!»

Потом поползут сплетни…

Или уже поползли, с самого момента смерти ее и известия о том, что тело будут бальзамировать?

Похороны напоминали какое-то мрачное торжество или жутковатую кинопремьеру с «королевой экрана» в главной роли.

Тысячи и тысячи людей желали проститься со своим кумиром. Увидеть ее в последний раз… Убедиться в непоправимости своего горя!

Собор, в котором отпевали Веру Холодную, был полон, люди давили друг на друга, задыхались, падали в обморок – как от недостатка кислорода, так и от остроты переживаний. К счастью, смертоубийства удалось избежать и никого не затоптали насмерть, хотя толпы провожающих заполонили не только Соборную площадь, но и близлежащие улицы.

Похороны снимали – последний фильм Веры Холодной! – и уже в марте пленку демонстрировали во всех кинотеатрах.

«Похороны Веры Холодной» имели неизменный успех.

Кстати, этот фильм – ее единственный неигровой фильм – сохранился по сей день.

В отличие от тридцати девяти (!) игровых лент, которые были безжалостно уничтожены, смыты, ибо не представляли ценности для нового искусства, не могли представлять интереса для советского зрителя…

А похороны Веры Холодной – представляли интерес?! Или эта пленка сохранилась случайно, по причине короткого метража?

«3 февраля 1919 года, в ноль часов вечера, умерла в Одессе молодая, прекрасная актриса Вера Холодная – и тотчас же эту печальную новость узнали несколько сот тысяч людей, и все пожалели эту молодую женщину, на которую было так приятно глядеть на экране кино. Я повторяю: “приятно глядеть” и настаиваю, что почти вся соль кинематографа не в пьесах, так часто и бездарных, и грубых, и лубочных, а только в актерах, в их глазах, смехе, хорошо сложенных телах, только в том, что на них “приятно смотреть”.

Но господа фабриканты фильмов, их писатели, режиссеры до сих пор этого не понимают. Не понимают, что самое драгоценное в кинематографе человек сам по себе, природа сама по себе – все остальное сравнительно не важно.

Среди бульваров, улиц, в лесу, в поле, у моря мы нередко часами присматриваемся, прислушиваемся к их жизни, не желая никаких комедий и страшных драм с жуликами и сыщиками или без жуликов; мы хотим только одного: наблюдать жизнь; мы так привязаны к ее тайне, мы так любим ее проявления, что готовы без конца следить за тем, как живут муравьи, бабочки, звери, совсем не интересуясь их драмами. Но еще ближе и дороже нам человек, конечно, прекрасный человек, прекрасная женщина: нам бесконечно любопытно наблюдать их на экране, где все необычайно увеличено, рельефно подчеркнуто, где не пропадет движение ни одного мускула, где лицо, фигура приобретают необычайную выразительность, недоступную обычной сцене. Драмы в кино только терпимы, их могло бы вовсе не быть. Центр тяжести этого нового искусства в актере, в живой природе – это давно пора учесть.