Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир

Когда дети вдоволь насмеялись и заснули возле костра. Маленькая Птичка вздохнул, собрался и ушел. Он высоко сел на любимом песчаном отвесном берегу, посмотрел на темную бескрайнюю траву и запел:

Недруг северный ветер ежедневно мучает нас,

Недруг голод страдать заставляет.

А сайгаки в осень ушли, лишь болезни с нами сейчас,

И в тоске душа застывает.

Но один есть друг у меня, мой товарищ, что не предаст —

Небу душу свою доверяю.

На следующее утро заметили, что, когда стало светать, шаман все еще дрожал у потухшего смердящего костра. Одна из женщин спросила, не заболел ли он.

— Ночные кошмары, один за другим, — сказал Маленькая Птичка, не отрывая взгляда от пепла. — Во сне видел снова змей. Они обвились вокруг моего горла и головы. И вокруг сердца.

Шаман закрыл глаза. И тихо прошептал:

— Змеи принесут мне смерть.

Сто человек во главе с Аттилой в течение семнадцати дней и ночей ехали на восток, переправившись через Железную реку к северу от болот и многочисленных устьев ручьев и пройдя мимо огромного, ровного и усыпанного солью побережья Равенского моря. Затем они повернули на юг.

Пастбища уже начинали исчезать и бледнеть под копытами лошадей. Короткая золотая осень почти закончилась, уступая место приближающейся зиме. Сайгаки мчались перед отрядом словно привидения, а в песке, среди жухлой травы, были едва заметны следы волков. Иногда воины натыкались на явные напоминания о том, что здесь когда-то жили люди: неяркие желтые кольца на лугах, у собранных ветрами мусорных куч и разбросанных остатков побелевших костей животных. Здесь были оборванные банды безымянных кочевников, вероятно, отдаленные кровные родственники, а может, и враги, которые пропали в бесконечных восточных степях, не оставив после себя ничего, кроме неясных колец от палаток в сухой траве.

Отряд спустился в неглубокий овраг поздно вечером, миновав огромные разбросанные повсюду валуны медного оттенка в лучах заходящего солнца, поехал по узкой каменной тропинке. Там был заметен тростник и карликовые деревья. Воздух здесь оказался холоднее и более влажным. В безмолвной долине, уже в тени, воины прошли у светло-зеленых ив, вымыли лошадей и остановились на отдых.

На следующее утро они выбрались из оврага на дальнюю сторону, оставив позади редкий оранжевый сосновый подлесок. Земля была устлана хрупкими иглами, а в воздухе пахло смолой.

Отряд продолжил свой путь.

В полдень Аттила приказал остановиться возле высокой пирамиды из обвалившихся камней. Мужчины уронили поводья, их плечи опустились, и всадники устало замерли в седле. Лошади наклонились и начали щипать редкую траву на дороге. Верховный вождь перебросил ногу через голову коня, спрыгнул на землю, подошел к высокой пирамиде и вскарабкался на вершину — легко и грациозно, словно ребенок. Он снял свой потертый колпак и запустил пальцы в темные косматые волосы с седыми прядями. Губы изогнулись в характерной сардонической язвительной усмешке.

Аттила посмотрел на далекий горизонт. Насколько было видно, ветер тихо шевелил выгоревшую на солнце траву, которая вздымалась, словно бесцветный невесомый океан. Под ногами, в маленьких пещерах и проходах у каменной пирамиды, она шелестела. Прищурившись из-за яркости, Аттила заметил, что на юге трава становилась желтой, а линия горизонта расплывалась из-за пыли — там степь наконец-то сменялась пустыней. Далеко на севере и востоке, вероятно, мелькало что-то зеленое, даже, скорее, насыщенного темно-зеленого цвета. Там начинались безмолвные сосновые леса. Хотя, наверно, ничего такого там не было. Никто не может видеть так далеко, даже великий вождь.

Аттила повернулся, чтобы спрыгнуть вниз, и заметил: с той стороны, откуда пришел отряд, приближался всадник. Вождь остался на пирамиде, стал наблюдать, выжидая. Воины последовали примеру своего предводителя. Одинокая фигура на коне блестела в лучах солнца, всадник продолжат путь.

Через несколько минут человек подъехал ближе, и гунны услышали шелест копыт лошади по траве и смогли рассмотреть лицо «незнакомца», покрытое татуировками. Наконец всадник остановился перед отрядом.

— Итак, — сказал Аттила, спрыгивая с пирамиды, — Маленькая Птичка, известный безумец.

— Да, это я, — гордо подтвердил шаман, слегка наклонив голову. — В лагере было скучно. Там возникла опасность, что я смогу жить вечно и стать таким же дряхлым и бесполезным, как старый Чанат.

Аттила ухмыльнулся, сел на лошадь и отдал приказ двигаться дальше.

Маленькая Птичка ехал с ним рядом.

— Кстати, — добавил шаман, — там была женщина.

Каган глянул в сторону и поднял бровь.

— Сначала казалось приятно лежать между ее бедер. Но вскоре она стала причинять моим ягодицам сильную боль утром и вечером, словно в задницу вонзали что-то, по размерам и форме напоминающее спицу от колес тележек.

— Такова опасность для того, у кого слишком пылкий темперамент, — серьезно ответил Аттила.

— Но война принесет облегчение, — сказал Маленькая Птичка.

В сумерках одна из вьючных лошадей споткнулась о нору сурка. Мужчины тут же выхватили ножи. Во рту они уже ощущали вкус свежей конины, жареной на медленном огне. Но Аттила не позволил воинам убить животное. Маленькая Птичка подошел к лошади, которая терпеливо стояла и дрожала от боли, почти мгновенно навалив позади гору едко пахнущего навоза. Передняя нога оказалась скрюченной и волочащейся по земле.

Шаман что-то произнес в ухо животному и погладил своей желто-красной рукой его гриву. Затем снова и снова шептал слова, которые никто не понимал.

На следующее утро лошадь была здорова.

Отряд пересек необитаемую равнину, где тяжелое серое небо над головами внезапно огласилось криками диких гусей. Эти звуки встревожили, но затем успокоили воинов: теперь появилось ощущение, что они оказались не одни в этой бесплодной пустыне. Гуси пролетели дальше, крики стихли, и вокруг снова наступила тишина. Гунны получше закутались в плащи, наклонили головы и продолжили путь. На небе нависла серая, мрачная пелена, но на горизонте виднелся пучок серебряного света, который, как чудилось, вел прямо в волшебный мир, оставленный позади, словно отряд ехал под гигантской крышкой, закрывающейся с пугающей постепенностью. Становилось все страшнее, но воины не теряли мужества — скорее, наоборот. Все уже подготовились к смерти, и половина уже была готова принять ее вдали от дома и в такой малочисленной компании. Но любой из них погибнет с оружием в руках.

И затем, стоя в одиночестве, без стад и родной лесистой местности, совершенно неожиданно для себя воины увидели зубра — большого белого быка, одного из диких животных, свободно странствующих в лиственных лесах далеко на севере. Громадный зверь стоял, словно изваяние, как геральдический знак посреди кучи разбитых камней. В его холке глубоко засела стрела. Хотелось хотя бы теперь отведать мяса, но все знали: жуткое создание каким-то образом пытались убить, а делать это запрещено. Прищурившись, многие заметили необычную форму стрелы, которую раньше встречать не приходилось.