Аттила. Собирается буря - Уильям Нэйпир

Такой была великая азиатская степь, не выказывающая неприязни или пренебрежения к крошечным преходящим человеческим существам, подобно горам со свирепыми буранами или бушующему, несущему смерть морю. Она полнилась лишь безбрежным, нечеловеческим, безмолвным равнодушием. Если весной воткнешь копье накануне вечером в землю, на следующее утро уже не найдешь его: вырастет высокая трава. Таковы степи Кулунды — степи Изобилия.

Там обитало бесчисленное количество антилоп и более маленьких легких собратьев лесных бизонов. Порой местность превращалась в ковер, состоящий из миллиона шкур каштанового цвета. Летом животные шли к берегам реки и полностью осушали ее. Такими были те дни, годы божественного изобилия. «Городские жители и крестьяне поглотили бы все, что оказывалось незанятым и двигалось по поверхности земли», — думали воины, рассматривая те священные степи с чувством неописуемого восхищения, от которого едва не останавливалось сердце. Но тогда смерть принесла бы радостное облегчение, поскольку гунны любили безрассудно, а предмет их страсти был обречен на гибель. Все проходит и заканчивается, и ничто не пролетает так быстро, как счастливая жизнь человека.

Воины охотились за сайгаками по бескрайним степям, преследуя большие стада этих странных антилоп с вытянутой мордой, которые шли рысью быстрее, чем человек мог бежать, и мчались со скоростью сорок или пятьдесят миль в час. Всадники склоняли низко головы, втягивая своими длинными бугорчатыми носами как холодный воздух, так и горячую пыль степей.

Когда отряды ехали по низкому холму, от стада отделилось одно животное и стало наблюдать. Оно видело, как плащи воинов колышутся сзади по ветру, и шевелило ноздрями, делая мощные вдохи. Большие карие глаза смотрели с любопытством, но без страха. Затем антилопа прыгнула вперед и внезапно повернула к стаду. Множество сайгаков и маленькая группа воинов перешли в галоп одновременно, лошади ринулись вниз с холма и перемахнули через осенние рыжие степи.

Естественно, Аттила заранее отправил несколько человек из отряда Гьюху длинными окольными путями и велел залечь в засаде, устроенной для заметавшихся антилоп. Сейчас охотники, радостно крича, выскочили из своего тайника в высокой траве, приблизились к большому перепуганному стаду и начали убивать. Сайгаки бежали быстрее лошадей, но охотники были рядом и склонялись из седла, задевая ногами и ударяя по мчавшимся животным, и стреляли прямо в шею и холку. Стрелы застревали глубоко и пронзали сердце. Сайгаки падали замертво в пыль, вытягивая передние ноги и оседая под собственным весом. Некоторые из животных стремительно вклинивались сзади, иногда выпрыгивая и вырываясь из смертельной пляски стада, а иногда спотыкаясь и катясь кувырком на полном скаку. Тогда они с грохотом валились в грязь и, оглушенные, лежали там, пока их не растаптывали другие сайгаки или тут же не убивали всадники.

Воины тоже пострадали в той безумной давке, но каждый раз гунны воспринимали боль как часть великолепной игры. Сердца наполнялись радостью и колотились так бешено, что бойцы ничего не чувствовали и состязались друг с другом, демонстрируя бесцельный героизм. Один воин-подросток, голый по пояс, зажал между зубами рукоятку своего чекана, заостренного топора, спрыгнул с лошади и растянулся во весь рост на спине взрослого самца антилопы. Упав, он ухватился за рога — красивые, янтарного цвета в форме лиры рога с глубокими кольцами. Позднее юноша хвастался у костра, что за них очень просто держаться. Затем он перебрался на одну сторону и пригнул ревущего сайгака к земле, хотя и ободрал кожу до мяса на ноге и руке.

Воин выбрался из-под животного, зажал чекан между зубами и метнул длинный изогнутый топор в череп жертве. Юноша вылез из пыли с улыбкой от уха до уха, таща антилопу, висящую в ногах, словно тяжелый мешок, и держа ее голову за извилистый рог. Он сиял от радости победы. Пыль вперемешку с каплями крови подростка и зловонной мочи сайгака покрывала правый бок победителя от плеча до голени. Раненый зверь недолго протащил своего мучителя по земле, пока тот не прицепился в голову взбешенного самца.

По окончании битвы другие воины были покрыты не меньшим количеством пыли и крови или свежими пятнами синяков из-за падений на твердую почву или ударов копытами. Белые зубы блестели сквозь приоткрытые губы. Хохочущие во все горло, объятые диким восторгом, гунны слезли с лошадей и пошли пешком, добивая истекающих кровью сайгаков длинными ножами, словно раненых врагов на поле боя. Стадо уже давно исчезло в огромном облаке красновато-коричневой пыли, двигавшегося вдоль горизонта. Те, кто участвовал в военной пирушке, присоединились к остальным, дружески похлопывая по спине и посмеиваясь друг над другом. Какое же малое количество они убили! Жалкие остатки! Почему воины выбирали только самых старых и грязных животных? Даже женщины охотятся лучше!

Гунны взяли лучшие куски и разбили лагерь позади холма, на дальней стороне, повернувшись лицом на восток, чтобы встречать первые лучи солнца по утрам. Они пообедали еще теплой сырой печенью и обглодали суставы и кости, высосав мягкий мозг. Затем подкоптили немного мяса над огнем и вознесли благодарность небесам, пока приятный аромат распространялся вместе с поднимавшимся до самых звезд дымом.

Гунны спали крепко и спокойно, видя стадо сайгаков, несущееся по степи на зимовку на юг, и шкуры антилоп по цвету гармонировали с падающим снегом. Когда отряд отправился на следующий день в путь, мешки и животы всадников заметно округлились.

* * *

Из Бухары шел караван верблюдов и торговцев — бородатых, с темными глазами, с укутанными и спрятанными лицами. Он проехали поблизости от того места, где высокая трава превращалась в низкую поросль, а затем пустыню, считая, что тут безопаснее и вряд ли можно столкнуться с воинами-кочевниками. Один из путешественников оглянулся и закричал. Все остановились, посмотрели туда, куда указывал торговец, стали молиться богу Ахура-Мазде и ждать. К ним по траве неслись дикари! Через несколько минут они осадили лошадей. Вожак подъехал поближе и осмотрел караван. У незнакомца были синие татуировки на щеках, следы от трех тонких шрамов на широком загорелом лбу и узкие и жестокие глаза. Он улыбнулся.

Торговцы оказались высокими мужчинами, верблюды — обычными грязными созданиями с двумя горбами, но лошади — породистыми, с упряжью, украшенной бирюзовыми амулетами и дымчато-серебряными лигатурами. Вожак дикарей поинтересовался последними новостями, и несчастные рассказали, дрожа от страха и раздумывая, какая же смерть им уготована. Распятие на кресте? Или, может, варвар велит посадить всех на кол?

Но он по-царски взмахнул рукой, словно был правителем, и пожелал хорошего дня. Затем повернулся к своей компании разбойников, вместе с которой поехал на восток. Торговцы с изумлением смотрели дикарям вслед. Через мгновение они взглянули на небо, поблагодарили удивительного и непредсказуемого Ахура-Мазду, после чего отправились на запад.

— Они никогда не вдохнут в Бухару жизнь, — сказал Аттила, пошевелившись в седле и провожая караван глазами. — Здесь нет места торговцам или торговым судам. Дураки!

Гунны ехали по лесистой местности и пустыне («дикой Хоразмии» в представлении греков), и через день оказались на далеких нефтяных промыслах, где черная смола проступала на поверхность сквозь бесплодные пески. От некоторых смоляных ям постоянно шел дымок. Лошади остановились и смотрели на масляные озера с подозрением.