Пустые головы - Вадим Молодых

С утра участковый Малой был на службе.

Рутинная «бодяга» казалась бесконечной в своей скуке и жизненной безысходности.

«Господи, зачем они все живут? – думал он, подшивая очередное административное дело. – Они ведь даже не понимают – не задумываются! – что живут. Скоты! Ведут себя так, словно будут жить вечно… Суетятся в своей мелочности, словно жуки в навозе копаются. А зачем? Для чего? Даже задуматься не могут… Так уже мозги засраны… Стоп! Какие, к чёрту, мозги?! Это безмозглое стадо!..»

В кабинет ворвалась, не замечая людей, Диана! Антон мгновенно непроизвольно завёлся, чему успел обрадоваться, пока невольно выдерживал паузу перед «здрасьте», чтобы не задохнуться сразу же от волнения.

– Здравствуй, – сухость из её рта пошла такая, что у Антона в секунду пересохло горло. Обращение на «ты», подчёркивая самоё себя, в то же время, пересыпалось песком подтекстного «выканья».

Антон молчал – пытался сглотнуть. Диана развила пренебрежительный суховей:

– Зачем ты мне ЭТО отправил?

– Что?

Ответный вопрос Антона так уже засушил воздух кабинета, что разбудил влажную бурю: Диана говорила, словно кричала, и кричала, словно плевалась:

– Что это значит?! Ты что, следишь за моим мужем? Может ты и за мной следишь? Как ты смеешь?! Кем ты себя возомнил? Героем-любовником? Герои таких мерзких… гадостей не делают! Негодяй! Берега попутал? Слежкой он занялся… Гляньте на него… Мерзавец! Как я была права, что ушла от тебя к Кириллу… Друг называется! Ты же урод! Ты даже не подумал, что эти цветы – знак признательности персоналу за уход за тобой в больнице… А Кира! Святой человек… А ты – псих! К врачу сходи, параноик. У тебя мания… Господи, спасибо тебе, что я вовремя с ним рассталась.

И хлопок двери сбил не умершее сразу многоточие надежды в душе Антона в одну острую точку безнадёги.

Чтобы умыть-утереть морально заплёванную морду, Малому пришлось идти в туалет к раковине. Там он, намочив холодной водой лицо, посмотрел на себя в зеркало…

Злорадный карлик был сброшен с плеч великана, больно ударился и поменял выражение лица с торжествующего на растерянно-жалкое.

И тут с необыкновенным удовлетворением, растущим по мере происходящей метаморфозы в его душе, он почувствовал и увидел, что оправляется от этого внезапного унижения, выражение лица снова становится если не злорадным теперь, то и не просто злым, но ещё и азартным, даже отчаянно весёлым.

– Лад-но… Ну, с-су-ка! Берегись.

И он с ещё большим кайфом теперь не только увидел, но и словно бы почувствовал, как сползает с его лица улыбка, и наливаются ядом глаза.

Полковник, кивнув головой, выразил хоть и молча – только глазами, но такой живой интерес, что вселил в опера энтузиазм самой высокой степени, когда по выражению начальственного лица любой подчинённый проникается мыслью, что его функция в общем деле – наиглавнейшая.

И снова – кивок, мол, «ну!».

– Скандал она ему закатила, тэ-эрищ пАлковник. Влетела, как фурия, прооралась – негодяй, мол, мерзавец – и вылетела обратно, аж хвост за ней огненный, как за кометой.

Полковничий интерес стал рассудительным:

– Откуда знаешь? Говоришь так, словно присутствовал…

Горячка сошла и с опера:

– Никак нет, не присутствовал, тэ-эрищ пАлковник. Но и без этого знаю точно – окно его кабинета было открыто, слышно было хорошо. А я ещё и поближе подобрался, как она зашла… залетела, в смысле… Чуть ли не на метле.

– Ну-ну! – Полковник не обратил внимания на метафоричность. – В чём суть-то?

– За мужа она вступилась…

Полковник, не стесняясь, выразил лицом изумление – опять в высшей степени.

– …Мол, какого хера ты его пасёшь, гнида! Кто ты такой?! Чё те надо?! Усунься, козёл!

Опер так проникновенно докладывал, что, по-видимому, сам не заметил, как перешёл на блатной жаргон.

– А с чего она взорвалась-то?

– Так с того и взорвалась, что наш объект её мужа пас! Я ж докладывал… Она упомянула, что он ей что-то такое прислал… Цветы, типа, она сказала, – это благодарность персоналу за уход за тобой… За ним, в смысле, за объектом… А ты, мол, другу своему козлишь…

– Йес! – Полковник сделал жест, как будто забил шайбу в ворота. – Я же говорил, – помнишь? – что он Кирилла с медсестрой на телефон щёлкнул. Вот и послал… А она… Ну, баба!

Он одобрительно скривил губы, показал оперу восхищенный взгляд и согласно покивал головой.

– Дальше.

– А всё.

– Объект что?

– Тишина. Закончил приём граждан, закрыл кабинет и пошёл домой… Да! По дороге зашёл в магазин. Долго стоял в спиртном отделе… То ли выбирая, то ли прицениваясь… Но потом решительно развернулся и вышел.

– Значит алкоголя не взял?

– Никак нет.

– Пошло дело…

Полковник, будто в подтверждение своих слов, и сам заходил по кабинету. Сделал знак оперу, чтоб тот сидел, не подпрыгивал – не сбивал мысль. Повторил ещё раз:

– Пошло дело…

Остановился напротив.

– С Дианы глаз не спускать! Теперь она – твой объект… Прежний объект, конечно, главнее, но…

Полковник снова показал свой взгляд оперу. Глаза начальника горели.

– …Но он рядом с ней и проявится! Он теперь очень скоро покажет себя… От любви до ненависти один шаг, как говорится…

И мгновенно сделал лицо строгим – опять в высшей степени. Даже не строгим, а суровым – опер успел поразиться столь быстрому преображению и подумать в восхищении: «Настоящий Полковник!»

– Мы на пороге событий… Трагическими они станут или только драматическими, зависит от вас, тэ-эрищ оперуполномоченный. Вы меня понимаете?

Тут уже не встать было никак нельзя.

– Так точно, тэ-эрищ пАл-ков-ник!

Начальник, не давая развиться губительной в восприятии привычке, снова поменял интонацию:

– Пасёшь Диану вплоть… Вплоть до… Спать бы с ней ложиться!

Опер сально заулыбался. Но сильно разулыбаться не успел – полковничьи глаза похолодели так, что в ушах лёд зазвенел.

– Если с ней что случится – ты будешь виноват. Ясно?

– Так точно!

У опера сердце замёрзло, но он всё же спросил – не по уставу:

– Вы полагаете, тэ-эрищ пАл-ков-ник, что объект… в смысле, прежний объект пойдёт на крайние меры?

Полковник потеплел в живом раздумье:

– Не исключено. Он, похоже, псих… Параноик… Или маньяк… А тут ревность такая… Да ещё с отповедью… Он теперь не любить её хочет… А убить… И съесть!