Пустые головы - Вадим Молодых

– Обещаю тебе материалы дела дать почитать…

– Какого дела?

– Как какого?! Дела об убийстве мужа Дианой… Как там её?

Антон так красноречиво сморщился в своей немоте, так ярко даже, что Полковник мрак этого бесовского свечения смог увидеть в чердачной темноте.

– Что, не надо? Ну, ты людоед…

Он, ошеломлённый, даже приостановился.

– А-а-а, понимаю… Башка медсестры тебя интересует. Обещаю тебе материалы вскрытия показать – там как раз башку открывать обязательно станут. Только… Зря беспокоишься – там пусто. Готов спорить… А? Ты как? Забьёмся на коньяк?

Полковник опять остановился, и Малой, в свою очередь, смог разглядеть в темноте, как тот азартно подмигнул.

Он очень хотел порасспросить Полковника… О чем? Да обо всём! Каша в его голове из небрежно накиданных в неё впечатлений от событий последнего времени была такой густой и ядрёной, что в ней невозможно было мысль, как ложку, провернуть и зачерпнуть хоть какую-то толику этого дьявольского варева. Всё слиплось! Никакой последовательности. Одно только уставший мозг Антона смог ухватить, запомнить и держать на поверхности сознания: Полковник здесь один, значит ареста можно не опасаться и идти домой.

Он и пошёл… Побрёл… Пополз даже, хоть и на двух ногах. В кармане в такт тяжело переставляемой левой ноги покачивался его новый пистолет – избавленный от отпечатков бывший пистолет Полковника, который Антон собрался подложить в «бардачок» Дианиной машины. Её отпечатки на нём? Да не вопрос! Полезет за какой-нибудь бабьей дрянью – нащупает… Главное – сообщить вовремя, чтобы они момент не пропустили и сразу взяли её с поличным… Выбросит если? Даже лучше: попытка избавления от улики – самая тяжеловесная улика!..

Полковник, не стесняясь, инструктировал:

– А как подбросишь – сразу мне просигнализируй… Ну, например, кодовым словом «плюс»… Чтобы я сразу же слежку возобновил.

– Лучше «минус»… – серьёзно сказал участковый полицейский инспектор.

– Почему «минус»? Вернее, чем лучше? – спросил начальник отдела, рефлекторно-логически воспринимая добавленную в хозяйство вещь (своё, чужое – неважно!) как прибыток – как плюс.

– Потому что минус одна стерва… Потому что минус большая головная боль… Даже две головных боли – вашу-то как раз тоже пока в плюс считать надо.

Полковник всверлил в Малого недобрый взгляд. Помолчал, не моргая, явно пытаясь подчинённого, как какую-то уличную шпану, подавить своей волей. Антону было так на всё это уже наплевать, что он начальственной строгости даже усмехнулся… Настолько искренне нахально, что Полковнику пришлось согласиться:

– Ладно. Пусть будет «минус».

И напоследок дал Малому электронный блокиратор сигнализации, сработанный преступными умельцами и конфискованный не так давно, но не «подшитый» к делу – самим пригодится. Вот и пригодился!..

«А Полковник-то теперь тоже при делах… Приходится и ему теперь задумываться… Интересно, о чем? О том же, что и я? – спросил себя Антон, уже сидя в своей прихожей, будучи не в силах наклониться, чтобы расшнуровать-снять ботинки. – Стоп! Если задумывается, значит у него есть, чем думать! У него должен быть в башке мозг… Должен… А есть ли? Другие-то тоже вон думали все… думают, вроде, а оказывается, что пустыми головами… А доктор Томас? Умница же был… Надо узнать…»

Обессиленный Антон всё-таки напрягся всем, что в нём осталось, чтобы раздеться. Глянул в зеркало – на него смотрели воспалённые глаза измученного старца, познавшего на своём веку всю скорбь человечества. Смотреть на себя было жалко и страшно. А ещё – противно! Но отвести взгляд Антон не мог, словно что-то держало его насильно. У него от напряжения даже начало ломить то ли шею, то ли голову – то ли спинной, то ли головной мозг – боль была без адреса. Но она разбудила в Антоне новый взгляд на самого себя – у него даже выражение лица в секунду поменялось, и с болезненного превратилось в безумно-любопытное: «А у меня-то самого мозг есть? Надо бы…»

Додумать ему не дал дёрнувший его и вернувший из зазеркалья звонок в дверь.

На пороге стояла мать Мариванна.

– Мама…

Антон так беззлобно и искренне сморщился, выражая тем самым восклицание «Тебя-то тут сейчас совсем не надо бы!», что Мариванна мгновенно оживилась в ответ на искренность и сменила мудрую покорность на обыденную суетливость.

– Антоша. Антоша. Сыночек, – затараторила она речитативом, не сводя с сына беспокойных глаз. – А я ждала на улице… Всё смотрела, когда свет в окнах загорится… Вот дождалась. Наконец-то!

Антон спрашивал её молча – выражением лица.

– Как же это зачем, Антоша?! – мать услышала безмолвный вопрос «Зачем ты пришла?». – Как же это зачем, сыночек?! Тебе же плохо… Я же вижу… Сам посмотри на себя…

– Это ты сейчас видишь… – Антон заговорил так спокойно, что даже сам испугался своей холодной рассудительности, как наступившей нежити, и решил хоть немного взбодриться. – Но пришла-то ты до того, как меня увидела. Зачем? Мама!

– Дак… Знаю, что плохо тебе… Устал ты… Лица, вон, на тебе нет… Дай, думаю, проведаю… Поесть чего-нибудь приготовлю…

– Мне правда плохо, мама. Я смертельно устал. Но ты-то как узнала?

– Дак… Сын же ты мой! Я же мать тебе… Почувствовала… Да и с этой ты опять… Чертовкой этой – Дианой! Не к добру это, сынок…

– Так ты только об этом подумала?! – у Антона внутри словно волны вверх начали накатывать, всё выше и выше.

– Чувствую я, Антоша, недоброе с тобой творится…

Мать прослезилась от чувств.

– Так ты только чувствуешь и всё?!

И вот последний самый мощный прилив захлестнул сознание Антона и задержался, не торопясь с откатом. Он посмотрел матери в лицо, начавшее терять очертания.

– Так ты значит только чувствуешь?! – он говорил всё громче. – Ты не знаешь ничего, а только чувствуешь!

– Антоша, сынок, ты что?

Она в испуге начала пятиться назад. Антон распалялся всё сильнее:

– Ты ничего не знаешь, но ты – чувствуешь!

– Антон!

– Ты и не знала никогда ничего, и не понимала – ты только чувствовала!

– Ан-тон! – истерично уже, по слогам.

– Ты только чувствовать и умеешь!!!

Мариванна, наконец, упёрлась спиной в стену – отходить некуда было. Да и не надо уже – Антон перестал видеть лицо. Вместо него вверху силуэта матери было чётко очерченной пятно.

И Антон, осознав его, словно бы очнулся – помогли ассоциации с прежними переживаниями «пятен», когда Антон ещё не выходил из себя так быстро.

Он резко закрыл своё опущенное лицо руками и глухо, в ладони, заговорил:

– Мама, уходи! Уходи, мама! Прошу тебя… Сейчас же уходи! От греха…