Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер

Мокрый, рассерженный и голодный я ворвался в нашу комнату. Кифа и Шали, уже в белом, с удивлением смотрели на мое красное от гнева лицо.

– Ты где перепачкался? – спросил Кифа.

– Это вода, – хмуро ответил я, проходя к своей кровати.

– Между прочим, до паамона осталось совсем немного, – заметил Шали. – Советую тебе бежать окунаться, иначе можешь опоздать на молитву.

Не говоря ни слова, я схватил белый хитон с поясом и бросился наружу. В бассейне пусто, омовение заняло несколько мгновений. Теперь я уже не качал головой, опустившись в воду, а окунался всем телом, поднимаясь вверх и опускаясь на том же месте. Выходя из бассейна, я вспомнил о ране и приложил палец к тому месту, где сегодня утром ощущалась ссадина. К моему удивлению, там ничего не оказалось. Я несколько раз провел пальцем по лбу, отыскивая точное место удара, но кожа была ровной и гладкой, без малейших признаков недавней раны.

«Вот так Звулик, – подумал я. – И почему Шали над ним подтрунивает?»

Паамон застал меня по дороге в Дом Собраний. Кифа и Шали стояли на дорожке, ведущей к зданию, любуясь величественным зрелищем заката.

– Успел, а? – буркнул Шали, и мне показалось, будто в его голосе звучат досада и разочарование. Мы снова выстроились в цепочку и быстро прошли в комнату учеников.

На сей раз молитва оставила меня почти безучастным. Я, как и прежде, попытался слиться с волной, но она прокатилась в стороне, где-то посредине лестницы, уходящей к Наставнику.

Плакать не хотелось, обида мешала сосредоточиться. Мысли о прошедшем дне будоражили и раздражали. Кто-то откровенно издевается надо мной. Все случившееся, кроме встречи со змеем, можно расценивать как мелкие пакости. Но зачем, зачем! И за что!

Молиться в таком состоянии не получалось. Зато есть очень хотелось. Оказавшись в столовой, я буквально проглотил хлеб и жадно огляделся, надеясь разглядеть еще какую-нибудь еду. Напрасные попытки! Дерево столешницы добела выскоблили каменными скребками, и на ней невозможно отыскать даже крошку. Мои соседи, закрыв глаза, сосредоточенно двигали челюстями. Я решил не спрашивать, какие блюда они сегодня воображали. Не могу сказать, что в Эфрате мать кормила меня разносолами, но от второго дня на сухом хлебе с водой мне стало очень, очень грустно.

Вернувшись в комнату, мы переоделись и улеглись на кровати. Кифа зажег светильник, и дрожащий огонек фитиля вмиг перенес меня в наш домик. Слезы навернулись на глаза, я отвернулся к стене и, наверное, не сумел скрыть горестного вздоха.

– Ты что там делаешь? – раздался голос Кифы. Он встал и уселся ко мне на постель. Его рука опустилась на мое плечо. – Брось, Шуа, успокойся. Все через это проходят. Еще два-три месяца и тебе будет казаться, что ты родился в обители и всегда жил тут. Перетерпи, друг.

Он легонько потряс мое плечо, и от этого незамысловатого проявления приязни мне стало гораздо легче.

– Я вот что тебе скажу, – начал Кифа, пытаясь вовлечь меня в разговор. – Скоро начнутся практические занятия, разного рода испытания, чтоб научить владеть телом и ничего не бояться. Будут оставлять на всю ночь одного в комнате ужасов, проверять наваждением, показывать левитацию. Такого натерпишься – сразу тоска из головы вылетит. Зато потом, как примут в избранные, – тут в его голосе появились мечтательные нотки. – Как примут в избранные, перед тобой такие тайны раскроются, что прежняя жизнь покажется скучной и пресной, даже вспоминать не захочешь.

Я повернулся к нему лицом. Кифа сидел, прислонившись спиной к стене, мечтательно уставясь на еле видневшийся в сумраке потолок. Огонек светильника отражался в его глазах, придавая Кифе возвышенный и вдохновенный вид. Шали, развернув на своем столике какой-то свиток, целиком ушел в его изучение и, казалось, не обращал на нас ни малейшего внимания.

– Понимаю, понимаю, – продолжил Кифа, – ты столько слышал про Хирбе-Кумран, так мечтал сюда попасть. А тут вместо увлекательного духовного путешествия сплошное занудство. Окунания в ледяной воде, сухой хлеб, бесконечная зубрежка. Ничего яркого, интересного…

Я протестующе поднял руку.

– Вот как раз на скуку я и не могу пожаловаться. Скорее наоборот, сплошные приключения.

– Приключения? – округлил глаза Кифа. – Какие еще приключения могут быть у новичка, да еще в первый день!

В его голосе слышался такой интерес и звучало столь неподдельное участие, что я не удержался и стал рассказывать ему все, что случилось со мной за сегодня. Когда дошло до пинка под зад, у Кифы от изумления открылся рот.

– Ничего себе! – он оторвался от стены и сел. – Я слышал, конечно, про всякие проказы и забавы, но подставить в темноте ножку и пнуть ученика в первый день занятий, это уже слишком. Ты, конечно же, не успел разглядеть шутника?

– Почему ты называешь его шутником?

– А как по-другому можно его назвать. Никто в обители никогда не причинял вреда члену общины. И хоть ты еще не принят, но ученик – это тоже немало. Тем более такой, как ты.

Он осекся, последние слова явно вырвались против его воли. Я сделал вид, будто пропустил их мимо ушей. Наступила неловкая пауза, и чтобы замять ее, я рассказал Кифе про открывшееся от удара другое зрение.

– Ну ты даешь! – восхищенно воскликнул он. – Упал и сразу начал видеть!

– Вроде так получается.

– Знаешь что, – Кифа снизил голос до шепота. – Наверное, тебя ударил очень, очень продвинутый ессей. Возможно, один из глав направлений. Ты ведь от удара сразу прозрел, понимаешь? У людей годы на это уходят, а ты раз – и все видишь.

Я заметил, как Шали, до сих пор, казалось, полностью ушедший в свиток, переменил позу, повернув ухо в нашу сторону. Выражение его лица стало напряженным и внимательным. Он совершенно явно прислушивался к нашему разговору.

– Но для чего ехидно смеяться? – спросил я. – И если цель состояла в том, чтобы просветлить меня, то зачем сразу сбегать?

– Ты успел его заметить? – спросил Кифа.

– Да. Он был закутан в черный плащ.

Я хотел рассказать Кифе про первую встречу с человеком в черном плаще, но что-то меня удержало.

– Черный плащ, говоришь, – задумался Кифа. – В черных плащах ходят воины.

Его широкий лоб испещрили морщины, а губы сморщились, точно он положил в рот половину лимона.

– Трудно понять, – наконец произнес Кифа. – Даже предположить, будто тебя преследуют воины, невозможно. Во-первых, зачем им тебя преследовать, а во-вторых, в их распоряжении столько средств воздействовать на неугодного, что прибегать к подножкам и пинкам они никогда не станут. Честно говоря – это больше всего похоже на шалопайство, мальчишеские проделки. Но таких проказников в обители нет. Ладно, оставим догадки на потом, рассказывай, что было дальше.

По мере того, как Кифа слушал про мою ошибку и долгую прогулку по коридору, опускавшемуся вниз, его лицо приобретало все более тревожное выражение. Не успел я начать рассказ о змее, он перебил меня вопросом: