Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер

А лицо, возникшее из хвои? Почему из хвои, разве нет у Света другой возможности разговаривать со мной? Правда, пророкам видения являлись в виде намеков, которые надо было разгадывать, напрямую Всевышний беседовал только с Моисеем. Но разве я пророк? И что означает хвоя, почему хвоя, почему дерево?

Вопросы клубились, словно грозовые облака, и сквозь их толщу то и дело острыми молниями проскакивало беспокойство. Я не знал, что со мной происходит, не понимал, куда идти, что делать. А посоветоваться было не с кем.

С Шали я вообще не хотел начинать разговор. Каждое мое слово он превращал в шутку, правда, делая это так смешно, что я сам не мог сдержать улыбку. Смех смехом, но поведать ему столь сокровенную вещь я не мог.

Кифа относился ко мне с повышенной серьезностью, решив заменить все еще отсутствовавшего попечителя. Любой разговор, даже о самой пустяковой вещи, превращался в многословное нравоучение.

Беседовать с Малихом я тоже не хотел. Наши отношения никогда не переступали границы учитель – ученик, не было в них ни теплоты, ни доверия. Конечно, я старательно выполнял все его указания, однако раскрыть перед ним сердце казалось странным и неестественным.

Оставался только Звулун, но при мысли о его ледяных пальцах и грубоватом тоне у меня пропало всякое желание о чем-либо с ним советоваться. О, если бы удалось поговорить с верховным Терапевтом или, еще лучше, с Наставником. Но как это сделать?

Однажды вечером я осторожно спросил у Кифы, где можно отыскать Наставника. Он посмотрел на меня так, словно я сморозил страшную глупость.

– Ты ищешь Наставника? – уточнил Кифа, делая сильное ударение на первом слове. – Ты, ты… Ты просто не понимаешь, о чем говоришь, – он пересел поближе. – Это словно, – он замолчал, отыскивая подходящее сравнение, – словно солнечный зайчик от осколка медного зеркала вознамерился поговорить с солнцем. Где ты, и где Наставник? О разговоре с ним избранные мечтают десятками лет. Да что там о разговоре, просто увидеть его лицо считается величайшим событием в жизни ессея. Ведь через Наставника в наш мир вбрасывается огромное количество Света. По существу он сам и есть Свет, воплотившийся в человеческой плоти.

Кифа очень серьезно смотрел на меня своими огромными черными глазами и говорил, говорил, говорил.

– Наставник слышит каждого ессея, – наконец завершил Кифа свою вдохновенную тираду. – Он читает в наших душах, словно в развернутом свитке. Если Наставник решит, что разговор с ним пойдет тебе на пользу, он найдет способ встретиться с тобой. Но самому искать его не только неприлично, но и просто опасно. Его пути – не наши пути. Комната ужаса далеко не самое страшное препятствие на пути посторонних.

Я отвернулся к стене, якобы для повторения выученного, но на самом деле молча глотал слезы. Выхода не было, мне оставалось только терпеть и ждать, постигая Учение. Чего собственно и добивался Малих.

Однажды утром, доведя меня до круглого зала, Кифа свернул в другой коридор.

– Ты не ошибся? – спросил я, прикасаясь к его плечу.

– Нет, – досадливо дернул плечом Кифа. – Ты стал похожим на Шали. Вечно всех подозреваешь в ошибках.

– Но комната для занятий находится в другом коридоре, – миролюбиво сказал я, не снимая руки с его плеча, твердого, точно камень.

– У тебя сегодня первый урок по левитации. С другим учителем и в другой комнате. С Малихом ты теперь будешь заниматься только во второй половине дня.

– Уф! Наконец-то! У меня уже голова опухла от зубрежки.

– Зубрежки! – презрительно фыркнул Кифа. – Посмотришь, что будет дальше. Ты пьешь воду из горсти, а черпать ее нужно ведрами.

Комната, в которую привел меня Кифа, по размерам не отличалась от предыдущей. Пока я недоумевал, почему все занятия нельзя проводить в одном месте, дверь отворилась, и через порог медленно перешагнул худощавый старик. Выглядел он довольно странно: гладкое лицо без морщин, молодые глаза, большие красные уши и редкие волосы, белые, точно внутренняя поверхность лулава – пальмовой ветки.

Уши, сплошь осыпанные яркими красными точками, привлекли мое внимание. Присмотревшись, я увидел, что под кожей собрались алые сгустки крови, каждый размером с горчичное зернышко. Незнакомец уловил мой взгляд.

– Ангел Михаэль надрал мне уши, когда я попытался обогнать его над вершиной Хермона, – сказал он, присаживаясь на выступающий из пола камень.

Я обомлел. Еще бы, разговаривать с избранным, соревнующимся в полете с ангелом Михаэлем? Как тут не потерять присутствие духа?

– Ну-ну, – улыбнулся он. – Не смотри на вид кувшина, а приглядись к содержимому.

Улыбка обнажила белые зубы, ровные, точно у юноши.

– Ты, я вижу, наблюдательный мальчик, – сказал незнакомец, продолжая улыбаться. – Внимательно рассматриваешь. Правильно, все правильно. Только научись делать это незаметно. Ты буквально впился в меня глазами.

Я потупился. Щекам и шее стало жарко.

– Меня зовут Енох. Учитель Енох. Я научу тебя летать. Конечно, если ты сам захочешь усвоить мою науку. Ведь никого нельзя ничему научить, можно только научиться.

Уф! Я чуть не застонал, словно от зубной боли. Эту фразу Малих повторял каждый день раз тридцать, а Кифа по вечерам доводил ее ежедневное упоминание до пятидесяти. Теперь еще Енох.

– Давай не будем терять время, – продолжил Енох. – Для начала мы проверим твои способности. Посмотри, что я делаю, и попробуй повторить.

Он снял с плеча небольшую суму, положил ее перед собой, вытащил несколько соломинок и аккуратно опустил на пол. Затем вытянул над ними раскрытую книзу ладонь и начал медленно приближать ее к соломинкам. Когда расстояние сократилось до локтя, соломинки подскочили вверх и исчезли в сомкнувшихся пальцах Еноха.

– Понятно? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Нет.

– Тогда слушай, – Енох выпрямился, положил ладони на колени и начал говорить.

– Все вещи притягивают друг друга. Большие камни тащат к себе маленькие, деревья тянут к себе листья, горы – песок, море – капли воды. Больше всего тянет земля, ей сопротивляются солнце, луна и звезды. Все вокруг пронизано тысячами и тысячами пересекающихся наложенных друг на друга притяжений. Среди всех этих сил есть тонкая, словно волос, линия, вдоль которой они уравновешивают друг друга. Там, в этой линии, нет тяжести, и вдоль нее можно лететь, как птица. Если нащупать эту линию причинной точкой и совпасть с ней – тело теряет вес.

– А где находится причинная точка?

– Вот здесь, – Енох положил руку на солнечное сплетение. – Когда тело теряет вес, в освободившееся пространство устремляются другие силы. Их можно направлять, притягивая или отталкивая разные предметы. Например, соломинки.

– Лететь, как птица… Значит, я смогу подняться над горами и помчаться в Йерихо, к маме?