Дочь костяных осколков - Андреа Стюарт

– Я тоже хочу спросить.

Все четыре конструкции повернулись в мою сторону, указательный палец отца замер, Тиранг остановился посреди обеденного зала.

– Безрассудство передается по наследству или приобретается с опытом?

Клянусь Бескрайним морем и великим дымчатым можжевельником – я сказала это из жалости. И это подействовало. Отец словно забыл о существовании Баяна. Тиранг вернулся на свое место. Баян обмяк на подушке, страх исчез, как пыль после дождя во влажный сезон.

А мой отец, который одним кивком или движением пальца мог перевернуть Империю, переключил все свое внимание на меня.

Остров архипелага Хвост Обезьяны

За мальчика мужчина предложил мне пять монет. Это был сын друга семьи, и девочка не хотела уплывать с острова без него.

По сравнению с тем, что мужчина заплатил за свою дочь, это были жалкие гроши, но я ведь все равно уже встал на этот путь, так? Какая разница – украду я одну девочку или девочку с мальчиком, меня все равно приговорят к казни. А императорский палач при всем желании не сможет дважды отрубить мне голову. Может, они, конечно, и попытаются, но я пока еще не слышал, чтобы наш император воскресил кого-то из мертвых.

Так я себя обманывал – не хотел признавать, что присутствие детей явно делало Мэфи счастливым, а для меня это почему-то было важно.

Как только я согласился, Мэфи стремглав с меня спустился и принялся вертеться в ногах у детей, всем своим видом умоляя, чтобы его почесали за ушками. В общем, он их очаровал. И думаю, это тоже было важно – мы проведем на лодке несколько дней и хоть один из нас будет ласков с детишками.

Я дал мужчине время попрощаться с дочкой. Они оба едва сдерживали слезы, ведь теперь их ждала очень долгая разлука. Ему придется заявить людям императора о смерти дочери. Но Лазутчики Илит повсюду и, если он попытается уплыть с острова вслед за ней, они сразу догадаются, что к чему. Я не стал их торопить: сам так тосковал по своей семье, что словами не выразить. И я уже давно не задумывался, каково было моим родителям: один сын умер, когда ему было восемь, а второй сбежал много лет назад и теперь на островах расклеивали плакаты с его лицом и обещанием вознаграждения за поимку. Я не писал родителям и вообще не хотел, чтобы кто-то узнал, что они у меня есть. И я старался не думать обо всем этом – это больно, все равно что медленно сдирать бинт с еще не зажившей раны.

Мужчина с девочкой закончили прощаться, и я махнул детям рукой:

– Идем. Главное – не отходите от меня ни на шаг и держите рот на замке.

– А как же конструкция? – спросила девочка.

– Вот! – Я развернулся кругом и поднял указательный палец. – Ты не смогла промолчать.

– Но…

– Если скажешь что-то не то, нас поймают и мне отрубят голову.

Ребята поджали губы и вытаращили глаза, а Мэфи встал на задние лапы и принялся похлопывать их по рукам. Я позволил ему их успокоить, хотя считаю, что защищать детей от реальности глупо. Дети понимают, когда жизни угрожает опасность, это взрослым нравится относиться к ним как к несмышленышам. А я хотел выйти из этой переделки живым.

– Договорились? Вот и хорошо. А теперь идем.

Я шел к пристаням, дети топали у меня за спиной. Конструкция заметила мое приближение и поспешила навстречу. Я никак не среагировал, просто шел прямиком к своей лодке. Мэфи запрыгнул на борт, как только позволило расстояние, а я опустился на колено и стал отвязывать швартовый канат. С неба закапали крупные капли, доски вокруг постепенно покрывались темными пятнами. Я не остановился, даже когда конструкция встала напротив меня.

– До Праздника десятины пять дней, – сказала конструкция. – Ты не имеешь права увозить детей с острова в такое время.

– Все верно, но я – солдат, и у меня приказ переправить этих детей на восток.

– Ты не солдат. – В голосе конструкции зазвучали торжествующие нотки, как будто она весь день ломала голову над тем, что я сказал при нашей первой встрече.

– Я солдат, я выжил после кораблекрушения, но потерял свою униформу и значок.

– Империя выдала бы тебе новую форму и новый значок, – все так же напыщенно сказала конструкция.

– Мне бы их и выдали, если бы у меня было время доложить о случившемся. Но у меня задание, очень важное и очень срочное. Если бы я запросил новую форму и значок, выполнение задания пришлось бы отложить.

Перья на голове конструкции взъерошились, она сузила глаза:

– Что за важное задание?

Я рассмеялся, встал и забросил конец каната на борт. Лодка немного отошла от пристани. Дети у меня за спиной, к счастью, молчали.

– Хочешь меня подловить? Мне запрещено говорить о цели моей миссии. Приказ отдал сам император.

– Сам император?

– Да.

Я посмотрел в глаза конструкции. Посмотрел твердо, ведь я – солдат. В таких случаях главное – поверить в собственную ложь.

– А теперь отойди в сторону, мне пора отчаливать.

– Я не могу позволить контрабандистам свободно заходить в гавань и выходить в море.

– Я – солдат императора.

– Ты не предоставил мне доказательства. Ты можешь быть контрабандистом.

На последней фразе голос конструкции сорвался на визг.

– Но у тебя также нет доказательств того, что я контрабандист. – Я протянул руку за спину и ухватил кого-то из детей за рубашку. – Мне пора, у меня задание.

Я слегка приподнял девочку и помог ей запрыгнуть в лодку. Потом взял мальчика за руку, но он уже понял, что надо делать, и почти без моей помощи прыгнул с пристани на борт.

Конструкция что-то забормотала, вроде как разговаривая сама с собой, и голос ее при этом напоминал вой кипящего чайника.

Ждать, чтобы посмотреть, к какому умозаключению она придет, было бы глупо. Я прыгнул на лодку и начал поднимать паруса. Мэфи, без умолку вереща, вертелся у меня под ногами. Если у меня и остались к этому времени синяки от побоев, боли я не чувствовал. Паруса поднимались легко, канаты покалывали ладони, дождь усилился и серой полупрозрачной завесой отделил нас от всего остального мира.

Пока мы направлялись к выходу из гавани, я открыл люк и сказал детишкам:

– Спускайтесь, там темно и немного сыро, но вы уж потерпите. Как только мы выйдем в открытое море и окажемся подальше от других лодок, я сразу вас выпущу.

Думаю, детей впечатлило то, как я обвел вокруг пальца конструкцию, поэтому они послушно спустились в трюм и не стали хныкать, когда я закрыл люк. Мэфи бегал с носа на корму и обратно и пытался кусать дождь, а я смеялся, наблюдая за его проделками. Ну еще бы, ведь это был первый влажный сезон в его жизни. Интересно, когда через семь лет сухой сезон вернется, Мэфи его узнает?