С тобой и без тебя. Нежный враг - Лесли Локко

— Хорошо-хорошо. Что ж, тогда я ушла, дорогая. Увидимся позже.

Бекки кивнула, снова вернувшись к своим газетам. Ну и ну. Целый час или, может быть, даже два она побудет в одиночестве. Блаженство. Она взялась за ручку.

Через полчаса она признала свое поражение. Отбросила газету в сторону и встала. Просто-напросто в газете еще не опубликовали все объявления по приему на работу последних выпускников со степенью в искусстве — с третьей степенью, если быть точным. Писать бесполезно. После трех лет, проведенных в одном из местных начальных колледжей искусства, она поняла, что талантом не обладает и умна не настолько, чтобы появиться перед всеми. Бекки однажды подслушала, как кто-то без капли жалости сказал, что она была компетентным иллюстративным художником, одной из тех, кого приводило в восторг изготовление поздравительных открыток. Тогда ей казалось, она никогда не сможет преодолеть это потрясение, но потом ей стало все равно. Если пошло на то, что все искусство помешалось на потрясении людей отталкивающими изображениями мертвых тел и искалеченных останков птиц — что и сотворил третьекурсник, выиграв впоследствии желанный приз Гордона Маннинга в прошлом году, — что ж, удачи им. Быть художником, как Бекки вскоре поняла, не значит просто уметь рисовать, как она предполагала. Это значило уметь думать — иначе нечего делать с талантом или техникой. Если она хочет научиться думать, объясняла она однажды раздраженно Амбер, ей придется поступить на философское отделение. Она хотела рисовать, она хотела быть художником… но, похоже, больше никто не разделял ее мнения. Да кому это было нужно? Она в замешательстве приостановила ход своих мыслей. Кого она обманывает? Ей всегда было важно, что думают другие.

Бекки посмотрела на часы. Был почти вечер. Она устала. Рядом даже не было Амбер, которая отвлекла бы ее. Она вообще редко видела Амбер в течение последнего года — та постоянно куда-то уезжала с Генри, занимаясь чем-то интересным и веселым. Например, сейчас они были в Нью-Йорке. Она перевернулась на спину, уставившись в потолок. Забавно. Сначала, когда Мадлен присоединилась к ним, все было хорошо. Мадлен была такой же умной, как и Амбер… инициативная, трудолюбивая и с головой на плечах. Бекки была не такой, но тогда, казалось, это не имело значения. У нее было искусство. У нее от рождения был талант, с которым не могло сравниться никакое трудолюбие, и этого вполне достаточно. Она была той, кому они обе завидовали. Но потом, перед тем как получать уровень А, все пошло наперекосяк. Бекки не любила учиться, как Амбер и Мадлен, экзамены пугали ее. Она едва не провалила поступление в университет из-за того, что боялась их. И тогда она, та, что вечно смеялась над тем, что Макс всегда был у Амбер на подхвате — хотя это оказалось не так, — сама попросила своего папочку помочь ей. Без него она бы не попала на первое место в школе искусств. Что бы она без него делала.

Господи. Она села. Может быть, сходить к Дэну? Это немного тяготило ее, пройти Холланд-парк к парку Финсбэри, где он жил в каком-то заброшенном месте с тремя другими студентами… хотя уже нет, поправила она сама себя. Все они теперь выпускники.

Но ее мама была так обеспокоена видом татуированного и проколотого пирсингом Дэна в тот раз, когда Бекки впервые привела его домой, что она больше не решалась проходить через это. Однако язык-то колоть зачем, дорогая? Но ведь Бекки не могла сказать ей, что именно проколотый язык добавлял изюминку в сексе. А ее мать думала, что она, возможно, все еще… девственница.

Вечером, сидя верхом на Дэне и глядя на его лицо, которое, как обычно, изображало маску удовольствия и боли, Бекки вдруг вспомнила Амбер. Она решила, что это, должно быть, из-за того, что она снова дома. Все три года в университете они с Амбер медленно отдалялись друг от друга. Если быть совсем честной — и, соскальзывая по полному телу Дэна в ворох простыней рядом, она сказала себе, что обязательно должна быть честной, — в их первый год она довольно сильно завидовала Амбер и Мадлен. Похоже, они обе легко нашли свое место в жизни.

Амбер стала встречаться с Генри почти сразу же, как познакомилась, а Мадлен так увлеклась своими курсами, что едва проявляла признаки существования. В то первое Рождество, когда они снова все собрались дома, они чувствовали себя чужими друг другу. Генри, которого Бекки лично считала немного пугающим, а Мадлен скучным, господствовал надо всем — над Амбер, рождественским вечером, в разговоре… он ни на минуту не оставлял Амбер, даже ни на секунду. Он настоял на том, чтобы пойти по магазинам вместе с ними, по распродажам! Бекки посчитала мудрым, что хотя бы не пригласила Клиффорда, человека, которого она приняла за преподавателя и переспала с ним в первую же неделю семестра, и это привело к тому, что она выяснила, кем он на самом деле был: невостребованным выпускником, который крутился вокруг первокурсников, выдавая себя за одного из них. Ему действительно нравилась Бекки, как он не раз говорил ей во время первого семестра. Позже она выяснила: ему «действительно нравились» многие первокурсницы, но так вышло, что она была менее самонадеянной, поэтому именно ей он уделял больше внимания. Тем не менее праздники, несмотря на всеобщие благие намерения, не прошли так непринужденно, как все ожидали.

Именно это и было началом охлаждения. И все же она до сих пор считала их своими лучшими друзьями — друзья из ее школы искусств каждый раз жаловались по этому поводу, — но глубоко в душе она понимала, что на самом деле все гораздо сложнее. Этим летом, когда они с Амбер могли снова наладить дружеские отношения, и особенно с Мадлен, которая находилась неподалеку, в Эдинбурге, Амбер вдруг заявила, что уезжает в Штаты с Генри. Ничего не поделаешь. Бекки должна жить дальше.

Генри шел вниз по Мэдисон-авеню, не обращая ни малейшего внимания на броские витрины магазинов. Он вообще ничего не видел вокруг себя. Он даже ни о чем не думал. В голове всплывали моменты разговоров с Амбер за последние несколько дней, всплывали и снова исчезали из поля зрения. «Это всего лишь на несколько недель… тебе будет чем заняться в Лондоне… это пойдет на пользу тебе, мне, нам…» Фразы все выскакивали и выскакивали сами собой. Он не понимал, что думать, делать, чувствовать. Он пытался скрыть это как можно тщательнее, но чувство паники охватило его сразу же, как только она объявила, что хочет остаться без него. «Как ты смеешь? — хотелось ему прокричать. — Ты не можешь оставить меня». Но они в тот момент были в ресторане, наверное, она спланировала это заранее, поэтому он не мог принять решительных мер, он ничего не мог поделать. После этого они прогуливались по Пятой авеню, но он был так подавлен, что не смог сказать что-то большее, чем в ресторане. В этом была вся Амбер — если она решила осуществить что-то, ничто не сможет встать у нее на пути. Она была самым решительным человеком, которого он когда-либо знал. Именно за это он любил ее. Она была сильной и ему тоже придавала сил.

Он остановился перед витриной ювелирного магазина. Его переполняли эмоции, он осознавал это, но не мог ничего поделать… что-то блеснуло и тем самым привлекло его внимание. Прямо перед ним на великолепной черной бархатной подушечке сверкал эффектный бриллиант — один огненно-красный камень на платиновом кольце. Он смотрел на него не отрывая глаз, в голове бешено роились мысли. Она будет смеяться над ним, над этим… это просто смешно… он толкнул дверь и вошел. Мгновенно перед ним возникла прелестная, хорошо одетая девушка. О да… кольцо для помолвки на витрине. Потрясающая вещь. Бриллиант от Де Кунинген. Она вскользь упомянула цену. Генри едва удержался на ногах. Двадцать две тысячи долларов. Он поблагодарил ее и поспешил к выходу. Но мысль о предложении не оставляла его. Это даст понять Амбер, насколько серьезны его намерения. Что он не шутит. Генри знал это после трех лет отношений. Он наскоро пролистал свой путеводитель. Нужно было найти что-то более приемлемое по цене. Он направился в нижний город.