Crysis. Легион - Питер Уоттс

Я на всякий случай пробегаю взглядом диагностику комбинезона – вроде все в порядке, никаких красных огоньков.

Стрелок выползает из убежища – и БОБР прилежно держит засранца в треугольнике прицела. Тварь прыгает – немыслимо! Половину расстояния до меня в один присест! Еще прыжок – уже рядом, в десяти шагах. Приближается ко мне странной походкой существа, не решившего, на двух оно ходит или на четырех. Клянусь, клиновидную башку-шлем, или что там у нее, повернула ко мне – всматривается.

В туннеле я мочил сплошь рядовых топтунов. Интересно, как мой карабин сработает против охотника?

Хорошо сработал. Но к сожалению, оповестил всех и каждого о моем прибытии.

Джейк Харгрив усердно набивает мою голову разнообразными знаниями, треплется о целях великой миссии. Я залез в самую адскую прорву, а он чешет про экологию и сообщества насекомых. Я смотрю на небо цвета грязной серы, а он щебечет про эволюцию и коралловые рифы. Он предупреждает: я в самом улье, заразы тут до фига и больше, следует быть «крайне осторожным».

Да видел я уже тысячи и тысячи умерших от заразы на улицах этого города, и наплевать мне на осторожность. И еще три раза – на споры и заразу. Ну только увижу гадов этих головоногих, порву в клочья, пока могу держать в руках оружие, пока есть патроны – разнесу вдрабадан!

Господь меня услышал – тут будто вся гребучая осьминожья рать собралась.

Я еще из ума не выжил, лоб в лоб не лезу – здесь полно охотников, стреляющих по-снайперски и скачущих, как блохи. А еще есть тяжеловесы, которым нипочем прямое попадание осколочной гранаты. Я прячусь, бегу от укрытия к укрытию, стреляю на бегу, петляю. Но завелся по-настоящему. Вот упал передо мной покалеченный топтун – и я не достреливаю скотину, а поднимаю его над головой и с маху разбиваю вдребезги о его же машинерию. Иногда схвачу, запущу руку через дыру в броне и выдираю, к черту, полупрозрачную серую слизь. Иногда стреляю, иногда луплю винтовкой, будто дубиной.

Все на одно лицо, каждый новый топтун – копия предыдущего, новый охотник – будто воскресший старый. Не знаю, клоны они или роботы с конвейера – а может, Н-2 намеренно сглаживает различия, чтоб моя совесть, бог упаси, не пошевелилась, чтоб не отмечал, кого завалил, а кого нет. Но попадается наконец тяжеловес, не похожий на прочих. Валиться упорно не хочет, не отстает, лезет упрямо. Ковыляет хромой коровой, но умудряется не попасть под мои ракеты, и бронебойные пули его почему-то не берут.

Клянусь тебе, Роджер, потолочный кот мне судия – этот урод в такой же злобе на меня, как я на него. Видел, как я кладу его приятелей, как редеют ряды. И он не чирикает и не свиристит, как остальные цефы, – он ревет. Я с легкостью его обгоняю, он едва тащится, ну, я как заяц в сравнении с черепахой… Спасибо, Роджер, я знаю, кто выиграл то самое состязание, очень хорошо знаю. Но всякий раз, как я оставляю тварь за спиной, она умудряется оказаться впереди, всегда оказывается между мною и целью. Прицепился урод, как триппер, будто я мамашу его трахнул или вроде того, и умный, сволочь, – играет на слабине. Обгонять-то я его могу – но пока не попадется топтун или охотник, они тут на каждом шагу. А тяжелый все лезет и лезет, загоняет в укрытие, заставляет выдаивать досуха Н-2. Когда я вынужден едва ползти, шагать с обычной человеческой скоростью, его руки-пушки блюют сталью. Его гребаный патронташ, наверное, тянется в другое измерение, патронов – море разливанное. Пытаюсь держаться повыше – так непременно какой-нибудь охотник заберется наверх и поливает оттуда разрядами и плазмой. Прячусь внизу, среди обломков и перевернутых контейнеров, – тучей налетают топтуны, лютая гнусь.

В общем, сам не понимаю как, но гад тяжеловес застиг меня на открытом месте. Ракета шарахнула о скалу в пятке метров слева – не прямое попадание, но близко, ох как близко. Взрывной волной меня подбрасывает в воздух, как сухую траву, перед глазами – россыпь красных иконок. Мир бешено крутится, затем – бах! Остановился, но как-то слишком болезненно и рано. Лежу на спине, и не внизу, закинуло на вывороченный пласт асфальта. Рядом – добитое желтое такси. В этом гребаном городе тараканов было меньше, чем такси.

Где-то близко, но не видно – за краем вывороченного пласта, – тяжело топают. Вот же его мать! Карабин улетел, «скарабей» против этого гада бесполезен. Есть гранаты, но тяжеловес меня попросту закопает…

Ха, постойте-ка!

Полоска заряда едва подбирается к половине – но ничего, хватит. Шлепаю две дозы пластита спереди такси, ставлю таймер, чтоб мне прямо в харю не бабахнуло. Ну все, Н-2, теперь выжимай до последнего, давай, что можешь! Господи, укрепи!

Я бью ногой! Машина взлетает над краем, несется вниз по красивой арке и приземляется точно в башку этому траходрому. А-а, Роджер, что за божественный звук, когда две глыбы металла врезаются друг в дружку! Это класс!

Гад, однако же, не подыхает – но валится наземь под двумя тоннами «шевроле». Ревет, скотина, раскачивает такси, старается выбраться до того, как таймеры отмерят положенное.

Но липучку подорвать – проще простого. Если взрыватель поставить на чувствительность, сработает от звука шагов в паре метров. А этот громила трясет машину как погремушку. От нулевого отсчета до большого «бабах», до раскаленного облака из горящего бензина, взрывчатки и железа – от силы полсекунды. Невыносимо долгих полсекунды. Тяжеловес успевает скинуть машину и встать на ноги – но тут ноги ему и отрывает.

Да уж, против лома нет приема. Попал так попал.

И вот цефы больше не ломятся ко мне. Даже найти их стало трудновато. Но Джейкоб Харгрив по-прежнему со мной и нудит в уши, указывает, куда идти и что делать.

В центре ямы – сгусток инопланетной машинерии, нечто вроде чудовищного нервного узла, выпустившего по сторонам толстенные ганглии. Из центра выходит основание башни – той самой, которую я видел за Сити-холлом. Большинство ганглий выглядят хребтами исполинского киборга, у троих из каждого сочленения выходят по паре хребтиков поменьше, вроде ног, – все вместе похоже на гигантскую сороконожку.

– А-а, – охает Харгрив. – Ага, хм… да.

Я ожидаю чего-нибудь посодержательней. Я ожидаю, что через пару минут из-за стен выскочит полчище цефов и раздерет меня в клочья. Но вижу я только хребты, трубы, прозрачные панели-окна, похожие на иллюминаторы, а за ними крутится, плещется вихрь спор, будто кофе в кофемолке. Споры никуда не спешат, течение их бесцельно, хаотично. Они заперты, словно кипяток в кастрюле, – выход закрыт, лететь некуда.

– Насколько могу судить по твоим данным, споры здесь практически в неактивированном состоянии, – говорит наконец Харгрив. – Это надо исправить. Тут должны быть переключатели, но как они выглядят… хм, посмотрим, посмотрим…

Оказывается, ганглии-сороконожки и есть оно самое. Иду вдоль одной прочь от шпиля, через всю яму, к обрыву, где сороконожка уходит в конструкцию из пластин, хребтов и оранжевых светящихся щелей. Я нахожу интерфейс, вожусь с переключениями. Трубы дрожат под моими пальцами, в ближайшем иллюминаторе видно: споры задвигались к центру, к машинам у основания шпиля.