Малышкина и Карлос. Магические врата - Андрей Денисов

– Вот, девочки, вы и стали магами.

Алиса и Юля переглянулись: они так мечтали об этом, но никакой радости сейчас не испытывали. Столько сил было отдано для оживления великого чернокнижника, а он лежит как колода и не шевелится.

– Он в коме, да? – поинтересовалась Юля. – Может, «скорую» вызвать?

– Сами справимся, не маленькие, – возразил Швыров. – Сейчас ты у меня очнешься, Франкенштейн ты наш.

Швыр наклонился и похлопал Брюса по щекам, но это не дало никакого результата.

– Точно, в коме, – заключила Юля.

– Может быть, хлопнуть посильней, вместо дефибрилляции? – посоветовала Алиса. – Все-таки столько лет человек был, так сказать, не в себе?

Швыр от души, со всего маху шлепнул Брюса ладонью по лицу. Тот медленно открыл глаза.

– Ну вот, с возвращением! – хмыкнул Швыров. – Доброе утро, Яков Вилимович!

Брюс удивленно оглядел склонившихся над ним людей, сел, при этом черный саван сполз у него с груди – мощной, покрытой рыжей шерстью, как у орангутанга, – и упал ему на бедра. Брюс попытался что-то сказать, но слова застряли у него в горле. Он закашлялся, жестом показал, чтобы ему дали воды. К нему подскочила Ванда, в левой руке она держала стакан с прозрачной жидкостью.

– Выпейте, господин граф, – с учтивым поклоном сказала она, – это поможет вам окрепнуть.

– Что это? – шепотом спросила у нее Алиса. – Водка или зелье какое?

– Водка и есть зелье, – заметил Серебряков.

– Что вы, это обычная живая вода, – отмахнулась от него Ванда. – От нее даже младенцам хуже не бывает.

Брюс выпростал из-под савана длинную мощную лапу, поросшую оранжевой шерстью, взял стакан и осушил его в три глотка.

– Где я? – строго спросил он низким, каким-то нечеловеческим басом, возвращая стакан Ванде.

– В Москве, через триста лет после вашей смерти. Мы оживили вас согласно вашему завещанию, – сказала ворожея.

Брюс потрогал лицо ладонями, потом отвел их от себя и принялся с удивлением рассматривать. Они были узкие, а пальцы стали очень длинными, в два раза длиннее, чем раньше.

– Мы ваши друзья и единомышленники, если позволите, – попытался объяснить ситуацию профессор.

Брюс недовольно посмотрел на него, потом ощупал острым взглядом всех остальных. Он сразу почувствовал, что перед ним маги – двое очень сильных, двое начинающих – две монады,[4]две единички, которые еще не оперились, не определились в мире магии. Ничего, все, кто в него попадает, начинают с малого. А вот старик совсем слабенький маг, так себе, ремесленник, манусагер,[5]а не искусник.

– Вот что, любезный, – сказал ученому, недовольно морщась, Брюс, – спина у меня что-то свербит, изволь-ка почесать, да побыстрее…

Серебряков задохнулся от возмущения. Как же так, он, ученый с мировым именем, изобретатель, профессор, да, в конце концов, просто старый больной человек должен, как мальчишка на побегушках, чесать спину какому-то орангутангу?! Пусть даже он великий маг. Нет, какая черная неблагодарность!

На лице профессора отразилась сложная гамма чувств: обида, униженная гордость, недовольство… А Брюс тоже готов был взорваться – непослушания он не терпел ни под каким видом. Глаза у него начали наливаться кровью, на скулах заиграли желваки.

Ванда бросилась к нему и, держа правую, обожженную о рукоять меча руку на весу, левой изо всех сил поскребла ожившего мага по несусветно широкой спине. Брюс закрыл глаза от удовольствия и сменил гнев на милость.

– Мы с девочками вас внизу подождем, стол накроем, – увлекая за собой Алису и Юлю, сказала баба Ванда Швыру и профессору, – а вы пока себя в порядок приводите… – Все трое быстро скрылись за круглой башней.

Как только дамы удалились, мужчины подали Брюсу одежду. Им сразу же стало ясно, что сам он одеться не сможет: видимо, в прошлой жизни ему помогали при этом слуги. Швыр, скрепя сердце и ругая про себя Брюса последними словами, помог ему натянуть кюлоты, чулки, широкую рубаху. Коричневые башмаки с красными каблуками пришлись магу впору. А вот камзол пошел трещать по швам и едва-едва сошелся на груди.

Профессор протянул Брюсу парик, тот с достоинством, как корону, надел его на голову, а сверху водрузил треуголку. Ходить ему пришлось учиться заново. Двигался он немного странно, неловко и как-то деревянно: очень медленно, время от времени опираясь на костяшки пальцев, как обезьяна. Потом подобрал меч с оплавленной рукоятью и пошел, опираясь на него, как на тросточку.

Брюс приблизился к парапету на самом краю крыши и ахнул от удивления. В сером мареве утра широко, как на ладони, раскинувшийся внизу город переливался морем разноцветных огней. Машины на Садовом кольце и прилегающих улицах хотя и не образовали еще сплошной поток, но уже ехали одна за другой.

Брюс с тревогой и недоумением вглядывался в панораму незнакомого города: ему не было видно конца. Над горизонтом уже появился край солнца. Высоко в небе над шпилем телевышки в Останкино, оставляя за собою белую полосу разреженного воздуха, летел реактивный самолет. Изумленный этим чудом Брюс попятился к шатровой башне высотки и прислонился к ней спиной.

– В чем дело, зачем я здесь? – спросил он, грозно сдвинув брови.

– Это, господин Брюс, будущее, – пустился в объяснения Швыров. – Будущее через триста лет после вашей, так сказать, неудачной кончины.

– Полно вздор молоть, вьюноша, – брюзгливо проворчал Брюс. – Какие триста лет? Где Фриц Блюменталь? Подать мне его сюда, да побыстрее. Я с него с живого шкуру спущу.

Швыр хотел было сказать, что теперь он вместо него, Блюменталя, но, услышав, что с бедного Фрица хотят спустить шкуру, промолчал.

– Михаил правду говорит, ваше высокографское сиятельство, сейчас двадцать первый век на дворе, – как можно любезней сказал профессор. – Ваш слуга Фриц Блюменталь давно умер, а мы исполнились вашею волею и помогли вам восстать из мертвых… – Профессор от волнения перешел на высокий штиль и сам диву давался, откуда берутся у него такие высокопарные слова и выражения.

Брюс, бросив на Серебрякова холодный взгляд, опять заковылял к парапету крыши. Раздвинул взглядом магический занавес, обошел шатровую башню высотки по кругу и обозрел все семь московских холмов, покрытых древними финскими кумирнями, славянскими капищами и православными церквами. Недалеко внизу он увидел здание, выбивающееся из привычной панорамы, – это была московская соборная мечеть рядом со спортивным комплексом «Олимпийский». Магический Кремль сиял вдали своими начищенными зарей куполами. Совсем рядом возвышалась призрачная Сухарева башня: его дом, его крепость, разрушенная кем-то в реальном мире. Во взоре Брюса появилась печаль, по щеке скатилась одинокая слеза.