Защитник - Конн Иггульден

отвернувшись, забрался на лошадь. Лицо и руки его были в крови. Ксантипп заметил, что Кимон смотрит на друга с плохо скрываемым восторгом.

Павсаний с отвращением во взгляде ткнул бока коня пятками, и конь поскакал.

Ксантипп подъехал к своей маленькой группе, когда Кимон хлопал афинянина по плечу.

– Было красиво, Релас, – негромко сказал Ксантипп. – Ты меня удивил.

– Не только тебя, но и этого высокомерного сукина сына, – заявил во всеуслышание Кимон.

Один из спартанцев обернулся на эти слова, но промолчал.

Ксантипп поморщился – неужели Кимон снова выпил? Разве он не выцедил последнее?

– Если бы ты не был в изгнании несколько лет, – продолжил Кимон, – ты бы знал, что Релас – человек известный.

– Да, многое пропустил, – признался Ксантипп. – Я должен тебя знать? – спросил он у самого Реласа, который замялся от смущения.

За него ответил Кимон:

– Следил бы за кулачными боями, не спрашивал бы. В Афинах он первый. Никогда не думал, что увижу, как он укладывает спартанца. Если эта проклятая война когда-нибудь закончится, ты, Релас, должен вернуться сюда и принять участие в Олимпийских играх. Возможно, сегодня ты понизил ставки, но я все равно заработал бы целое состояние.

Выезжая на дорогу следом за Павсанием, Ксантипп ненадолго прикрыл веки, полагая, что лошадь не собьется с пути. Все тело ныло, он устал и умирал с голоду, сопровождая спартанского регента, который уже не мог спокойно смотреть на афинян. Кимон, казалось, совсем и не думал о том, какие чувства испытали спартанцы, на глазах у которых повергли на землю одного из них. Наверное, он прав! Превыше всего этот народ ценил мужество и бойцовское мастерство. В Спарте не делали горшков, не занимались резьбой по дереву и камню. Такого рода работу полностью выполняли илоты.

Ксантипп снова открыл глаза и сощурился от солнечного света. Релас и Онисим ехали по обе стороны от него, Кимон немного впереди. Они не выглядели измученными и на лошадях сидели ровно, не сутулясь. Нет, дело не в этом, понял Ксантипп. Просто раньше они робели, побаивались спартанцев, а теперь ехали как мужчины, как афиняне.

Спартанцы только воевали или обучались воевать. По сравнению с обычными людьми они казались бешеными псами, неудержимыми и свирепыми. Ксантипп ощутил, как победа афинянина над одним из них поднимает дух.

Глава 15

Вооруженные всадники не могли приблизиться к Афинам незамеченными. Поскольку город предупредили об опасности со стороны персидских войск, небольшую группу из Спарты обнаружили сразу после того, как только она покинула перешеек. Вслед за тем разведчики понеслись галопом по холмам, чтобы поскорее оповестить афинян. Видя их расторопность, Ксантипп испытал гордость.

Павсаний вел их на восток, и у Элевсина дорога повернула к побережью. В море непрерывно патрулировали галеры, высматривая врага и охраняя склады с продовольствием, приобретшим вдруг первостепенное значение. Ксантипп с удовлетворением подумал, что созданная им система сигналов позволяет собрать корабли в одно место, если вдруг возникнет необходимость в срочной эвакуации. Кроме того, экипажи могли приходить домой для участия в собрании.

В Афинах не было «правителей и управляемых», по крайней мере больше не было. Город сам управлял собой, и если такие люди, как Фемистокл и Аристид, могли вызвать уважение на Пниксе, то подобная возможность была и у сотен других, которые умели хорошо и убедительно говорить. Сам эпистат занимал эту должность только от заката до заката. Все назначения проводились по жребию из выдвинувших себя кандидатов, достигших тридцати лет. В Афинах говорили, что любой может править городом, если захочет, – хотя бы один день.

И вот теперь к разрушенным стенам приближался отряд спартанцев, потных, покрытых пылью всадников. При лунном свете сам Аристид вышел им навстречу недалеко от того места, где стояли когда-то священные Триасские ворота. Дорогу позади него блокировали сто двадцать гоплитов. Если кому-то и показалось нелепостью охранять несуществующие ворота посреди разрушенных стен, спартанцы предпочли не комментировать это.

Аристид стоял в свете факелов, и город за его спиной мерцал искрами кухонных костров. В воздухе витал запах мяса и мяты, и Ксантипп подумал, что никогда больше, наверное, не испытает такого голода.

С заходом солнца и по мере приближения к Афинам они с Кимоном незаметно отстали, решив держаться на небольшой дистанции от спартанцев. За весь день они прошли огромное расстояние, причем почти за то же время, что и молодые разведчики. Павсаний либо не замечал усталости спутников, либо забавлялся их страданиями. В этом Ксантипп так и не разобрался. Афиняне поняли, что остановок в течение дня не будет и поесть не получится. И вот тогда они решили, что их долг – сжать зубы и продержаться, не подвести никого. Кимон понимал все без слов и относился к происходящему как к состязанию, и в этом не было ничего удивительного. Релас и Онисим пострадали больше всех. Оба привыкли к многочасовым вахтам на галере, но не к скачке верхом. Когда Павсаний позволил себе короткую передышку, чтобы опорожнить мочевой пузырь и раздать мехи с разбавленным вином, Онисим спешился и сразу же упал – ноги затекли и одеревенели. Никто не засмеялся. Релас помог ему подняться и снова забраться на лошадь.

Если Аристид и удивился, увидев самого регента Спарты, он ничем этого не выказал. Выцепив острым взглядом Ксантиппа и Кимона, он едва заметно кивнул в знак приветствия.

– Благодарю и радуюсь твоему приезду, регент Павсаний, – сказал Аристид.

Не веря своим глазам, Ксантипп стал свидетелем того, как человек, которого он считал неспособным к проявлению эмоций, здоровается за руку или даже приобнимает каждого спартанца. Павсания он поцеловал в щеку, Тисамена – в губы, также обратившись к нему по имени. Когда дело дошло до Ксантиппа и Кимона, Аристид схватил их за шею и поцеловал в макушку, почти в ухо. Ксантипп даже ожидал услышать переданное шепотом сообщение, но его не последовало.

Теплый прием несколько растопил холодок враждебности в поведении спартанцев, готовившихся, возможно, к другой встрече. Рассчитывал на это Аристид или нет, но решение принять спартанцев как союзников и родных привело к тому, что необходимость в сдержанности отпала, а напряжение разрядилось. Прибывшие переминались, ожидая, что же будет дальше, а один даже позволил себе зевнуть и прислонился головой к шее лошади. Дорога далась им так же нелегко, как и афинянам, они тоже были не каменные.

– Рад видеть тебя в добром здравии, архонт Аристид, – сказал Павсаний.

Полностью расслабиться он не мог. Бровь осталась в приподнятом положении, и его сдержанность послужила сигналом для остальных. Только стоявший рядом прорицатель Тисамен ухмыльнулся, как мальчишка.

– И