Акушер-Ха! - Татьяна Соломатина

Сдохла на трассе моя «Нива». Я к обочине на голой инерции срулить успела и сижу, курю бамбук. Покурила — подсос, сцепление, зажигание — ничего. Убрала подсос, газ в пол, зажигание ничего. Открыла капот, подёргала за волшебные пимпочки, что супруг показывал. Газ в пол, зажигание — ничего. И звуки моя «Нива» издаёт нежизнерадостные. То есть, чую, прогноз неблагоприятный. Пациент скорее мёртв, чем жив. Ну, думаю, хорошо, что я сегодня тёплую куртку и ботинки надела. А то ведь я могу в пижаме и тапках ездить. Домой-то доберусь, а вот что с машиной делать? Голосовать на трассе? Не смешите меня. Куртка на мне норковая, в кошельке денег достаточно на бутылку, рядом лес — не-не-не, увольте. В общем, покурив ещё, я осознала, какое счастье быть замужем за любящим, а не то — эвакуатор, хмурые работяги, миру мир. И нервы. А так я мужу позвонила и сижу уже не нервничаю. Ну, почти. Потому что он пообещал за мной кого-то пригнать и дал ЦУ сразу на СТО отволочь. А «почти» заключается в том, что если вы не болтались на тросе со сдохшей «Нивой»… Это как оргазм. Кто не испытал — не имеет смысла рассказывать. Сразу понимаешь, зачем в организме мускулатура, особенно всякие бицепсы-трицепсы.

Сижу, курю. Размышляю о нелёгкой судьбе автослесарей в наше нелёгкое время. Димка — хороший парень был. Руки золотые. Но мозга нет. И печень ни к чёрту. А как напьётся — так вообще засада. На Дальний Восток недавно свалил, потому что тут ему уже никто на водку не даёт. Даже на пиво. Только в тыкву с ноги.

Спустя двадцать минут подъезжает «Волга». Я, обречённо вздохнув, выхожу, и тут — о чудо! — я вижу, что в машине сидят целых два дядьки, а не один новый наш автослесарь Андрей. Они меня в «Волгу» усаживают, домой отвозят, я им — ключи и документы, они мне за что-то: «Спасибо!» И уехали. Я от счастья начинаю не только курить, но и пить сливовицу. Это такая фруктовая хорватская водка. Ну, потому что холодно и за руль уже не надо. Даже не мечусь и лишний раз воздух не сотрясаю, мол, когда будет готово, ах, почему мир ко мне так жесток и всё такое. Зачем драгоценную энергию тратить?

На следующий вечер Андрей пригоняет мою «Ниву», а за ним «лягушонка в коробчонке». В смысле — наша приятельница на «Оке». Автослесаря увезти из нашего лесного захолустья. Я думаю, как же он в «Оку»-то поместится. Приятельница-то с воробья размером — ей «Ока» самое оно. А новый наш автослесарь Андрюша — он чуть меньше негра из «Зелёной мили» и такой же милый, спокойный, улыбчивый и стесняется. Это стеснение меня и подкупило наповал — он в четыре раза больше меня, а краснеет и ямочки на щеках. Позвала их, короче, кофе пить, чай, не зверь я какой.

Он в креслице соломенное вжался — оно скрипнуло, прям как моя «Нива» перед тем, как сдохнуть. «Фигня! — подумала я. — В «Икее» уже два года как финальная распродажа, там этих кресел на каждого китайца по два, чтобы я хорошему человеку кресло жалела!»

Ну вот. Сидим, пьём кофе. От водки он отказывается. Слава богу. А то у меня уже и нет. Приятельница кота на руки — цап! Ненавижу котов-предателей! И приятельниц. Потому что пауза повисла. Этот краснеет и огромный, эта — кота гладит. А я что?

И тут — а как же, конечно! — приятельница ляпает, что я акушер-гинеколог и пишу всякие забавности на эту тему. И говорит ему: «Расскажи!» Он ещё пять минут покраснел и рассказал мне такую вот историю.

«Заехал я к приятелю прошлой осенью. Холодно уже, ноябрь, уж роща отряхает и всё такое. Мы с ним сто лет не виделись, а я в тех местах случайно оказался. Дай, думаю, зайду, без звонка, без предупреждения. Будет дома — хорошо. Нет — не судьба.

А он — дома. Значит, судьба. Я бутылку водки из машины достал. Две. Потому что решил у него заночевать. У него коттеджик не такой уютный, как у вас, ну да мне много и не надо, а ему вообще по барабану. Тем более у него на столе одна уже стоит. И они с женой ругаются. Очень мне обрадовались. Жена только огромная такая. Толстая. Она обычно тощая, как жердь, а тут то ли от пьянки опухла, то ли от голода. Но такая же стервь, как была. Я его спрашиваю:

— А чего это с ней?

— Да на сносях она. Третий раз уже. Забодала, блин, рожать.

Ну, я по-мужски посочувствовал и с темы съехал. Стали о жизни, о добре-зле рассуждать. Философствовать, в общем. А эта ходит и зудит, и нудит, и бурчит, сил никаких нет, весь праздник жизни и радость встречи своей гундёжкой портит. Он ей говорит:

— Пойди мухой воды из колодца принеси и печку растопи! Человек с дороги, помыться бы, да и холодно у нас — жуть.

Она ему начала опять двадцать пять, дырку в голове делать, что дров в хате нет, все в поленнице. Блин, что за бабы, трудно дров натаскать, пока мужики мировые проблемы обсуждают. В общем, он ей слово волшебное сказал и жест волшебный сделал — пошла как миленькая. Она во двор вышла, а я ему говорю:

— Слушай, неудобно как-то, она ж беременная, может, поможем?

— Сама…

Ну, сама так сама, не буду я в чужие взаимоотношения лезть. Приходит минут через десять и говорит ему:

— Что-то у меня живот болит.

— Ну и хрен с ним! — отвечает приятель и стакан водки ей налил. Она выпила и давай голосить, мол, жизнь ты мне испортил, говорила мне мама… — обычная бабская песня.

— Какая мама тебе говорила? Та, что на кладбище отдыхает с твоих одиннадцати лет? Ну, та, что ханку жрала беспросветно, пока не скопытилась?

И давай они родственников по седьмое колено с обеих сторон материть почём зря. Она ещё стакан навернула, заголосила и во двор выбежала.

— Слушай, ну совсем как-то не по-людски. На сносях, и живот болит.

— Ну и хрен с ней! — На этой сентенции мы опять к теме американского мирового господства вернулись.

Через полчаса мне как-то не по себе стало. Нет бабы его. А он — кремень! Водку глушит, лицо суровое, уже изложил мне план управления Россией. Я ему говорю:

— Слышь, с Россией потом разберёмся. Идём бабу твою поищем.

— Ну, пошли поищем, к хренам собачьим! — вдруг добродушно согласился он.

Выходим мы во двор. А у него там сразу яблоня старая такая, ствол толстый, ветви до земли. И под яблоней баба его лежит. А только первый снег выпал, и вокруг неё он красный весь. Приятеля стошнило, а баба стонет. Я думаю, чёрт с ним, с приятелем, к бабе подошёл, говорю ей:

— Ты как?

— Да нормально, ножницы и простыню принеси! — И скривилась и ноги раздвинула. Оттуда ещё что-то лезет, а на груди — только заметил — младенец весь в соплях каких-то и ошмётках. Я бегом в дом, сгрёб с их кровати какое-то тряпьё. Ножниц не нашёл, нож со стола схватил и мухой во двор. Счастливый папаша уже всё крыльцо заблевал. А баба верёвку, что от ребёнка тянулась, пополам сложила и ножом — хрясь! Тут уже и меня стошнило прямо под яблоню, потому что я многое видал, но такое…

В общем, очухался кое-как, морду снегом утёр и в дом. А счастливое семейство уже за столом восседает. Ребёнка запеленали и в койку положили. Ну, налили, выпили за здоровье новорождённого, и я от них ноги сделал к чертям собачьим. Лучше, думаю, пусть у меня права за пьянку заберут. Выхожу во двор, а там какой-то приблудный бобик под яблоней копошится. Господи, так мне страшно стало, что я в тачку и по газам».