Дочь смотрителя маяка - Анн Росман

В альбоме были и другие фото. На них были палатка и мотоцикл, к которому прислонялась Сири. По пейзажу понятно было, что снимки сделаны летом. На всех – Бликстен и Сири, и, судя по их позам, они были весьма близки.

Сара взяла последний листок из конверта и прочитала. Это было письмо. Руки у нее тряслись, когда она его читала. Боже мой, подумала она, что мне теперь делать? Она поспешно вскочила и, перед глазами у нее все потемнело.

Сара очнулась от того, что кто-то гладил ее по голове. Мягкими движениями. Голос показался ей знакомым, но она никак не могла понять, кому он принадлежит. Открыв глаза, она увидела Маркус. Он гладил ее по лбу и озабоченно смотрел на женщину.

– Sara, are you all right? – спросил он.[8]

Сара попыталась кивнуть, но вместо этого сморщилась от боли. Маркус просунул руки ей под спину и колени и осторожно поднял женщину. Он сделал это легко, словно она была легкой, как перышко, но Сара чувствовала, как напряглись мышцы у него под кофтой. От него пахло свежестью. Наверное, недавно принял душ. Маркус толкнул дверь и отнес ее на диван. Подложив ей под голову подушку, он принес стакан воды, и поддерживал женщину, пока она пила. Их глаза были совсем рядом. Она подумала: «Какие красивые, зеленые с длинными ресницами».

Было приятно хоть раз почувствовать себя маленькой и беспомощной и признаться, что ей плохо. Почему то с Маркусом это оказалось возможным.

Под музыку культовой пластинки «Альфа иль» «Вечно молод» она рассказала ему обо всех своих проблемах. Маркус ответил на искренность искренностью и признался, что неслучайно снял комнату в ее доме. Он сидел на полу рядом с диваном, на котором лежала Сара, и гладил ее по голове.

Казалось, что время остановилось, и во всей вселенной остались только они вдвоем. Никаких обязательств, никаких обещаний и требований. Только она и он. Два кусочка одной мозаики.

Сара подумала о Томасе, о том, как он всегда занят на работе, что до него не дозвониться, что он уходит до того, как дети встанут, и возвращается, когда они уже легли. Ни разу за последний год он не отвел их в садик. Он был папой выходного дня. Они с Сарой жили в разных мирах – он в мире своей работы, а она – в мире детей и больничного. Куда ушли любовь, забота, близость?

Сара посмотрела на его губы и подумала, как это будет – ощутить их прикосновение.

Маркус словно прочитал ее мысли. Он наклонился и поцеловал ее, очень легко и нежно, сначала в лоб, а потом в губы.

– You seem so unhappy, – шепнул он.[9]

Сара подняла руку и прижала к его щеке. Она знала, что совершает ошибку. И Маркус тоже это знал. Она видела это по его глазам. Если бы они встретились при других обстоятельствах, у них был бы шанс.

Раньше Сара верила, что они с Томасом всю жизнь будут вместе, но от былой уверенности мало что осталось.

«Проведем выходные вместе», мог сказать Томас, а потом пропасть. Когда Саре удавалось наконец до него дозвониться, выяснялось, что он был у родителей, которым нужна была помощь в саду, а потом позвонила Диана, и он поехал прибивать ей полку. А Сара сидела дома с детьми, которые спрашивали, где папа. Она ошиблась с выбором спутника жизни. Она прогнала мысли о Томасе и позволила Маркусу обнять ее своими сильными руками. «Стоп, – прошептал внутренний голос. – Остановись, пока не поздно, пока еще можно избежать ошибки». Сара осторожно села на диване и уткнулась лбом в плечо Маркуса. Голова все еще кружилась.

– I’m sorry but I’m married, – прошептала она.[10]

⁂

Шофёр такси любезно согласился высадить Карин у полицейского участка. Она сразу пошла к своему «Саабу» на парковке. Машина неохотно завелась. Шведский климат не щадил никого, даже шведские машины. «Не щадит, – раздался в голове голос Фольке. – Тут надо использовать настоящее время». Карин покачала головой и включила радио. Она поехала в направлении Лангедрага. Фольке наверняка слушает государственное радио, подумала она, выбирая радиостанцию с музыкой в верхних волнах диапазона. Расслабляющая пятничная музыка полилась из динамиков и Карин прогнала прочь мысли о Фольке и Сири. Ее яхта ждет ее в гавани.

Карин завела мотор, чтобы подзарядить батареи, но потом решила, что сейчас самое время поплавать. Она надела спасательный жилет, отцепила канат, которым лодка крепилась к причалу, поддала газу и дернула за рычаг. Яхта медленно отчалила. Карин сменила передачу и добавила газу. Стальная лодка повиновалась каждой команде. Поглядывая на карту, Карин вырулила из гавани. Из новостей морской охраны она узнала, что на ее пути больших судов не наблюдается. Она направила лодку к северу к Вархольмарна. Желтые паромы резво сновали между Гетеборгом и островами, перевозя пассажиров и машины. Карин плыла вперед без определенной цели. Уже начало темнеть, когда она достигла маяка Сэлё. Карин включила фонари и направила лодку в канал Альбрехтсунд. На входе в канал с юга, маяка не было, и пришлось идти по компасу. Навигатор Карин включать не стала. Сумерки сгущались. Острова погружались в темноту. Канала видно не было. Но потом она увидела указатель и повернула. Кольца в скалах напоминали о том, что совсем недавно лодки предпочитали пользоваться этим путем, а не открытым морем. Красный домик у Хёгвактен выглядел заброшенным. Кто-то рядом построил беседку. Карин старалась вести лодку посреди канала, так как знала, что по краям может быть мелко. Летом здесь было так много лодок, что получалось двустороннее движение, но сейчас Карин была одна. Она посмотрела в темную бурлящую воду, от которой создавалось ощущение, что она идет против течения. Канал повернул направо, и глазам девушки открылся Марстранд. Карин затаила дыхание. Знакомое чувство нарастало у нее внутри – предвкушение. Так всегда было, с самого детства. Стоило ей увидеть Марстранд и Карлстен, и она испытывала предвкушение от встречи с крепостью, узкими улочками, деревянными домиками, резными балконами, которые хозяева заботливо красили каждый год, теплыми после жаркого дня скалами. В детстве она гадала, где работают жители острова. На выходе из канала ей попалась старая деревянная рыбацкая лодка с шумным мотором на солярке. За штурвалом стоял пожилой мужчина.

Карин замедлила ход и задумалась, где ей пришвартоваться. В это время года у нее был выбор. Летом все было по-другому. О свободном месте в гавани оставалось только мечтать. Если же ей удавалось отыскать местечко и виртуозно пристроить туда лодку, как в гавани начинался шум и гам. Завидев женщину за штурвалом, владельцы новых пятидесятифутовых парусных яхт поспешно отставляли в сторону бокалы с игристым вином и начинали обвешивать борта пенопластом в страхе, что она не справится с управлением и врежется им в бок. Закончив, они делали вид, что им просто некуда было деть эти блоки. После еще пары бокалов они отваживались заговорить с Карин и начинали расспрашивать об ее, странной, на их взгляд, лодке.