Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть первая - Вера Камша

Безумного Фалиоля, чья мать была частой гостьей в отцовском доме, никогда не оставляли одного. За первородной Габриэлой смотрели Эмилия с мужем, но иногда им помогали другие женщины, и они не были ни глупы, ни слепы. Что скажут о гостье, поднявшей руку на хозяйскую кровь, сколь бы злобной та ни была? Нареченная Юлианой останется в Озерном замке до родов, ей нужны покой и забота названой дочери, но кто готов принимать лекарства и пищу из рук убийцы? И как объяснить первородному Валентину, что его сестра умерла, чтобы он жил? Если истину удастся скрыть, смерть безумной будет таким же избавлением для близких, как смерть Ликелли, что не вставала со своего ложа шесть лет, проклиная тех, кто ее обмывал и кормил.

Ночью Мэллит приснилось, что она убивает Габриэлу хлебным ножом. Девушка проснулась, чувствуя на своих руках кровь и помня, что первый удар не стал смертельным. Гоганни торопливо засветила ночник и осмотрела руки – они были чистыми и пахли лавандой. Ужас прошел, но сон не возвращался. Сев в постели и обхватив коленки, девушка думала о том, что нож не годится, разве только ударить так, будто Габриэла покончила с собой. Это смог бы лекарь или воин, а Мэллит всего лишь умела разделывать птицу и мясо. Куда бить, она представляла, но как покончить с жертвой, не замаравшись в крови?

Ночь ползла на запад, в окне менялись созвездия, а девушка упорно перебирала страшное и отбрасывала невозможное. У нее не было яда, она не успела узнать местные ягоды и грибы, к тому же оставшееся от господ забирают слуги. Пусть такая смерть и не вызовет подозрений, но чем виновата Эмилия с ее вечно усталыми глазами и добрый Эдуард, а ведь у них трое детей…

– Почему ты не спишь?

Роскошная в сборчатой рубашке и чепце стояла на пороге.

– Я проснулась, гляжу, у тебя свет.

– Я… Я видела во сне кровь.

– Тебе стало страшно? – Нареченная Юлианой села рядом и привлекла Мэллит к себе. – Надо было разбудить меня, дурные сны портят день. А что тебе снилось?

– Не помню…

– Но кровь-то ты запомнила? Ты видела мертвеца? Лужу крови или тебе приснилось, что в крови ты сама?

– Руки, – призналась Мэллит. – Они были липкими, я зажгла свет и проверила.

– Тут душно, ты вспотела. Слуги перекладывают поленьев в печи, я давно собираюсь сказать об этом Ирэне, а кровь на руках… Пора расставаться с девственностью, только и всего. Это страшно и не очень приятно, зато потом ты узнаешь радость, которую иначе не получить. Перед свадьбой я тебе все объясню… Если б Курт был с нами, он поговорил бы с твоим женихом, а так придется мне. Курт в нашу первую ночь был со мной очень терпелив, мне почти не было больно, а ведь есть дураки, что доводят молодых жен до слез.

Мэллит тоже плакала после ночи любви, первой и последней. Генерал Вейзель тогда был жив и воевал, он ничего бы не объяснил Альдо, ему никто бы не объяснил, но больше до нее не дотронется ни один мужчина, даже самый достойный!

– Ну вот, так-то лучше.

Добрые объятия стали крепче, и Мэллит отстраненно подумала, что задушить у нее не получится, силы рук не хватит, а про удавку она лишь слышала. Так наказывали неверных жен и их любовников, но для этого приходил особый человек…

– Да, мне лучше.

Роскошная заставила Мэллит лечь, укрыла, потушила свет и ушла, оставив общую дверь открытой. Девушка слышала, как скрипит постель, и видела, как погас огонь. Гоганни тихо лежала в темноте и перебирала места, где Габриэла бывает одна. Лучше всего подходил лабиринт в нижнем саду, там первородная гуляет каждый день, и помешать этому может лишь дождь. Там утонули служанка и граф Гирке, а где утонули двое, может утонуть третий, и он… она утонет.

400 год К. С. 20-й день Осенних Скал

Если нет дождя, первородная Габриэла гуляет каждый день; когда она выходит, калитки в беседках запирают, но это случается ближе к вечеру, а утром нижний сад открыт и свободен. Сегодня ясно и солнечно, сегодня сестра Ирэны и Валентина придут в лабиринт…

– Ты осунулась, – укорила, усаживаясь за стол, роскошная. – Пожалуй, травы нужны не только мне.

– Я…

Мэллит потупилась, придумывая отговорку, но нареченная Юлианой замечала многое и объясняла все.

– Ты не выспалась, – решила она, – и у тебя снова были кошмары от духоты. Скажи, чтобы тебе заварили мелиссы с кошачьим корнем, и ложись.

– Да, здесь душно.

– Ничего, проветрят, а ты пока сходи, подыши, только закутайся потеплее. Солнце уже не греет.

– Я посмотрю на птиц.

Листва на деревьях стала редкой и золотой, залитый светом парк казался вышитой шалью, каменные дорожки подсохли, по их краям возвышались красно-желтые груды листьев и зеленые – еловых ветвей. Садовники готовились к зиме, они начали свою работу, когда прекратились дожди. За несколько дней усердные прошли полпути от верхней стены к лабиринту и теперь возились около липовых галерей. Замыслу Мэллит рабочие не мешали, перед появлением безумной они соберут свои тачки и уйдут, а сейчас пусть смотрят и думают, что барышня решила загадать желание, как загадывают женщины замка.

Лабиринт был пуст. Солнце золотило мертвые тростники, но голос их остался прежним, сухим и вкрадчивым, как шорох змеиной чешуи. Это место помнило многое, еще одна смерть его не удивит, но каналы ненадежны. Где-то они глубоки, а где-то – нет; если нареченная Габриэлой не утонет сразу, она будет биться и кричать, ее услышат, прибегут спасать – и спасут… Убить на тропинке и столкнуть уже мертвую? Первородную не поднять, тело придется тащить по каменистой дорожке, на нем останутся следы, как и на кромке обрыва, их до конца не затереть. Мэллит второй день вспоминала песнь о неверной жене, что, вступив в сговор с любовником, зарезала супруга. Преступную разоблачили, потому что слабосильный любовник, прежде чем бросить труп в воду, проволок его по берегу. Кроме того, мешок падает не так, как живое существо. Мертвец, он тот же мешок, а вниз не спуститься и не поправить – берег слишком крут.

Тростники вкрадчиво шуршали, словно давая совет, только гоганни не могла его понять. Она брела залитой солнцем дорожкой и думала, думала, думала… Девушка не держала зла на потерявшую любовь, она сама могла стать такой же исполненной яда змеей – но долги нужно платить. Она должна многим, и первородному Валентину больше, чем прочим – кому же, как не ей, отвести нависшую над полковником угрозу? Проклятье надо снять, а времени остается только на смерть.

Мэллит вздохнула и ускорила шаг, она шла все быстрее, словно спеша на исходящий из сердца лабиринта зов, она больше не пыталась размышлять. Ничтожная поймет, что и как делать, как понимали многие до нее, а луна поможет. Луна, воля Кабиохова и Создатель, который должен защитить полковника Придда, пусть и руками недостойной.

Заветный пруд покрывали листья – казалось, со дна всплыли брошенные туда драгоценности. Дорожка жалась к низкому берегу, можно было подойти и омыть руки в грустной, как осень, воде и не оставить следов; это гоганни устраивало, но как быть с самым трудным? Силой засунуть безумную под воду и удерживать, пока не захлебнется, – вряд ли достанет сил. Столкнуть так далеко, что запутается в платье и не выберется? Для этого нужен нареченный Йоганном. И все равно будут крики, борьба, брызги, а даже если получится… Кто-нибудь да задумается, почему первородная оказалась посреди пруда, кто-нибудь увидит лужу и мокрые следы, и как объяснить промокшую одежду, синяки и царапины, а без них не обойдется.