Лилии над озером - Роксана Михайловна Гедеон

поднял голову от тарелки с недоеденным фаршем и произнес:

- Теперь уж Буагарди и шуаны не успокоятся, пока не найдут того, кто их выдал. А то, что предатель поблизости, ясно, как Божий день.

Я вздрогнула. Франсина, ахнув, прислонилась к столу. Ее фигура в этот момент - отяжелевшая, с большим животом - казалась маленькой и поникшей. Комкая в руках полотенце, она едва слышно пробормотала:

- Селестэн, да какой уж там предатель. Это я… это я проболталась.

Её муж в недоумении уставился на нее.

- Да-да, - подтвердила Франсина в отчаянии, чуть не плача, - я приняла их за шуанов. Они ведь переоделись, проклятые. И обманули меня. Кто же знал? Они по-бретонски совсем чисто говорили!

- Так ты им рассказала о графе? Указала дорогу?

- Да. Кто же знал, что…

Она осеклась, со страхом глядя на мужа. Селестэн побагровел так, что красной у него стала даже шея. С хриплым гневным возгласом он вскочил на ноги и ударил Франсину по лицу. Вскрикнув, она упала на стул.

- Боже мой! - ужаснулась я, бросаясь к ней. - Вы просто обезумели! Она же беременна!

- Эх, мадам Сюзанна! Да как же мне иначе себя вести, если она, можно сказать, всех нас погубила своим дурным языком!

- Она не хотела этого, вы же это понимаете. И прекратите размахивать кулаками, иначе я выгоню вас из дома сию же минуту!

При всем том, что повод для возмущения у Селестэна был, подобная расправа над Франсиной казалась мне недопустимой. Я хлопотала над ней, приводя ее в чувство. Она, к счастью, не ушиблась и была далеко не так возмущена поступком мужа, как я.

Селестэн, набычившись, смотрел на нас обеих.

- Вы должны были помнить, что вы намного сильнее и что рука у вас тяжелая, - сказала я с негодованием.

- Нет-нет, ваше сиятельство, - пробормотала Франсина, - лучше забыть об этом. Надо бы подумать о том, что делать дальше.

- Что делать? - переспросила я. - Надо молчать, вот и все.

Селестэн нетерпеливо произнес:

- Вы, мадам Сюзанна, хоть и живете среди нас, но многого в нас не понимаете. Уж вы простите, что я так говорю, но с шуанами вы дела не имели. У них повсюду есть уши. Они непременно узнают, в чем тут дело. Даже земля служит шуанам, защищает их. Каждая травинка им правду рассказывает. Захотят раскрыть тайну - пойдут в лес, вызовут из родника деву-корригану, да от нее и узнают, кто проболтался.

- Что же вы предлагаете? - спросила я, в душе считая все эти россказни Селестэна суевериями и глупостью. - Может быть, вы не будете дожидаться этого, пойдете и сами расскажете им о своей жене?

- О Франсине я ни слова не скажу. Да и шуаны, если о ней узнают, то не тронут. Они возьмутся за меня. Они меня вздернут - за то, что рассказывал ей о делах.

У меня мурашки пробежали по спине. Я много слышала о том, как расправляются шуаны с предателями. О шуанской мстительности ходили легенды. Кроме того, что мне было жаль Селестэна, я не верила, что шуанская месть остановится лишь на нем. Мне казалось, они не только до него, но и до Франсины, даже до меня могут добраться - если, конечно, Буагарди за нас не заступится.

Вслух я сказала:

- Мне кажется, вам надо уехать, Селестэн. Я дам вам денег и записку к моему брату в Париже. Он примет вас на службу.

- Меня и в Париже прикончат, если захотят.

- Вы можете уехать даже в Англию. О деньгах не беспокойтесь. Позже, когда все уляжется, вы вернетесь, а если нет, то Франсина приедет к вам.

Он ответил, пытаясь говорить почтительно, но в голосе его прорывалось раздражение:

- Благодарю за заботу, мадам Сюзанна, но все это мне не подходит. Я бретонец. И говорить-то толком могу только по-бретонски. Во Франции меня будут считать дикарем. Нет, не хочу я уезжать. Моя земля здесь. Будь что будет, мадам Сюзанна, но нигде в другом месте я не приживусь.

Наступило молчание. Я качнула головой, точно желала сказать, что больше не могу предложить никакого другого выхода. Разыскать Буагарди и попросить его вступиться за Селестэна? Эта мысль была неосуществима. Сейчас, после нападения, графа и сам дьявол не найдет. К тому же, если он еще ничего не знает о промахе Франсины, зачем привлекать к ней внимание? Бог даст, шуаны вообще ни о чем не проведают. Нельзя же было всерьез воспринимать басни о том, что в Бретани и трава, и земля, и деревья рассказывают повстанцам правду.

Завтра надо будет еще раз поговорить с Селестэном насчет отъезда. Конечно, отрываться от родины всегда трудно, но когда речь идет о спасении жизни, до таких ли размышлений?

Я уже шла к себе, когда меня догнал Брике.

- Плохо дело, ваше сиятельство, - сказал он вполголоса. - Очень плохо.

- Что еще такое? - спросила я тревожно.

- Селестэн не сказал вам правды. После боя одного лже-шуана взяли в плен. Уж он-то точно расскажет, кто выдал им путь к часовне. Со дня на день надо ждать беды. Лучше бы Селестэну скрыться.

Я сжала кулаки. Черт возьми, счет действительно шел на часы. Конечно, я буду пытаться уговорить Моана уехать как можно скорее. Но надежды на его согласие было мало. Действительно, так ли уж много бретонцев решаются оставить родные края?

5

Шли дни, но ничего страшного не происходило. Мало-помалу тревоги улеглись. Я стала надеяться, что все обошлось. Франсина приободрилась. Однако Селестэн ходил нахмуренный, с крайне понурым видом, и даже не пытался развеселить жену. Глядя на него, сразу можно было понять, что он ожидает только самого худшего. Но когда я уговаривала его уехать, он почтительно, но резко отказывался.

Работал он в эти дни за троих, брался даже за непосильный труд, словно желал забыться за работой. В конце концов, он почти надорвался после того, как нарубил в лесу вдвое больше дров, чем это было по силам обыкновенному мужчине.

Поэтому, когда наступил день святой Люции и в деревне Сент-Уан открылась заново отстроенная церковь, Селестэн не смог пойти к мессе. А ведь новая церковь - это было событие на всю округу. Бретонцы радовались: наконец-то жителям ферм и хуторов вокруг Лориана не придется больше идти в город или пробираться в лес, в