Гринвич-парк - Кэтрин Фолкнер

S19, S20, S24. Она ощущает давление воды над головой, ее тяжесть, сырость, пропитывающую воздух. Обычно они встречаются под мигающей лампой, похожей на огромное насекомое, рядом с табличкой «Езда на велосипедах запрещена». Приближаясь к месту встречи, она вздрагивает от внезапного грохота. Это какой-то велосипедист наехал на канализационную решетку. Тот проезжает мимо, фарой освещая темноту. Она идет дальше.

Наконец она на месте. Он расхаживает взад-вперед, тяжело дыша. Глаза безумные. Видно, что злится. Он отрывает ее от земли, грубо прижимает к стене. Она чувствует спиной холод белых плиток, на шее — его горячее дыхание. Ей кажется, что она невесома.

Они договаривались, что больше этого не повторится. Но теперь ландшафт изменился, горизонт сдвинулся. Их двери закрываются раньше, чем ожидалось. Опять гремит гром. Пора выработать план. Он напуган. Боится ее, их обоих, грома, всего. Боится уйти. Боится остаться. Боится того, на что они могут решиться.

Когда она возвращается домой, гром умолкает, в атмосфере что-то меняется. Она идет быстро, минуя калитки в стенах, ограждающих парк. Ими кто-то пользуется? Она никогда не видела, чтобы они открывались или закрывались. У нижнего края каждой калитки ворох листьев, похожий на ржавые растопыренные пальцы. Кирпичная кладка потемнела от дождя.

На следующий день над парком кружат птицы, мечутся в поднебесье, словно летающие железные опилки. Они сбиваются в стаи и летят зимовать на юг. Это он обратил ее внимание на их меланхоличное кружение. Теперь и она невольно наблюдает за птицами. Не может не думать об этом. Жаль, что нельзя с ними улететь. Жаль, что они еще не уехали. Она боится, что, возможно, они опоздали.

Так и есть. Они по-прежнему здесь. Остались в мире, покинутом птицами. В мире, где воцаряется холод.

Монти я закрываю в нашей комнате на верхнем этаже дома. Кот жалобно смотрит на меня, наблюдая, как возле гардероба я ставлю корм и воду, а возле двери — кошачий туалет. Он не любит, чтобы его здесь запирали. Но последний раз, когда Чарли приводил сюда друзей на один из наших приемов, кто-то из них счел, что было бы забавно зажигалкой опалить Монти усы. Рисковать я не хочу.

Я все-таки согласилась дать прием с фейерверками, хотя трудно даже вообразить, чего бы я сейчас хотела меньше. Кэти мне все уши прожужжала об этом, твердя, что у нее впервые за долгое время выдаются свободные выходные и как было бы здорово снова устроить во дворе дома фейерверк, организовать праздник, пусть самый скромный, в честь скорого рождения малыша. Наполнить дом чудесными воспоминаниями. Я отнекивалась. Объясняла, что ремонтные работы еще не закончились. В доме полнейший беспорядок.

— Да никому дела нет до вашего беспорядка, — убеждала она. — Напротив, сейчас для вечеринки самое время. Если что-то и сломают, не будет жалко.

— Мне казалось, ты вела речь о скромной вечеринке?

— О скромной. Но ты же хочешь, чтобы это была вечеринка, да?

А потом я и опомниться не успела, как Чарли заявил, что принесет с собой свою аппаратуру и приведет друзей из клуба. Я взяла с него слово, что он не станет приглашать много народу. Дэниэлу я сказала: в доме и так погром; не хочу, чтоб его и вовсе сровняли с землей. Но мой муж, как ни странно, проникся идеей вечеринки.

— Думаю, Кэти просто решила, что нам всем нужен праздник, — сказал он. — Вечеринка с фейерверками, как в старые добрые времена. Вроде тех, что устраивали твои родители.

— Дэниэл, мои родители устраивали прием с глазированными яблоками, бенгальскими огнями и колбасками, — со стоном ответствовала я. — А не с Чарли и его чокнутыми друзьями-наркоманами, которые крушат дом.

— Не сгущай краски. Ты слишком сурова к брату.

— А то ты не знаешь, какой он! Только услышит слово «вечеринка», тут же начинает зазывать всех кого ни попадя.

Я вспомнила вечерний коктейль по случаю нашей помолвки, что мы организовали вскоре после переезда в родительский дом. Я рассчитывала, что это будет небольшой прием для близких друзей и знакомых с несколькими графинами напитка «Пиммз»[13] на газоне. Сама я пить не собиралась — была беременна, хотя никому еще не говорила об этом. И вдруг заявился Чарли с оравой друзей, предложил сыграть в пивной пинг-понг. К концу вечера дом был буквально усеян его мертвецки пьяными дружками. После нам пришлось заменить один ковер.

Дэниэл улыбнулся, пожимая плечами, и жестом показал за окно.

— В любом случае, костер нам не помешал бы, как ты считаешь? Вон сколько хвороста в саду. А фейерверк — это всегда весело.

Я сидела, обхватив обеими ладонями горячую чашку, грела руки и смотрела на сад. Не могла понять, почему Дэниэл настаивает на вечеринке. Почему считает, что сухие сучья нужно сжечь, а не выбросить в мусорный бак. Мне ненавистна была сама мысль о том, что чужие люди будут веселиться в нашем саду, топтать розы. Да и Монти не выносил вечеринок и фейерверков. Он потом еще долго не сможет оправиться от такого стресса.

— Даже не знаю, Дэниэл.

— Представь, что это последняя гулянка перед рождением ребенка.

Казалось, идея вечеринки его захватила. Даже не припомню, когда он последний раз был чем-то настолько взволнован. Дэниэл, Чарли, Кэти. Три голоса против одного. Я собралась было выразить протест, но передумала.

— Давай я поговорю с Чарли? — предложил Дэниэл, обнимая меня. — Проконтролирую список гостей?

— Что ж, попытайся, — пробормотала я, внезапно почувствовав себя смертельно уставшей, остро ощутив всю тяжесть своего «интересного» положения. Спорить сил не было.

— А после вечеринки, если Рейчел к тому времени сама не уйдет, мы снова с ней поговорим, — добавил Дэниэл, потом отстранился от меня и посмотрел мне в глаза. Лицо его было серьезно. — В корректной форме дадим ей знать, что она должна съехать от нас. Господи, Хелен, через три недели родится наш ребенок. Я понимаю, ты волнуешься за нее, но ведь она не может жить здесь вечно…

— Хорошо, — вздохнула я. — Мы поговорим с ней еще раз. После вечеринки.

В общем, вот так я и согласилась организовать в своем доме прием.

Я почесываю Монти за ушами. Он тихо урчит. Лечь бы сейчас на кровать рядом с ним, мелькает у меня, зажать подушку между ноющими коленями. И оставаться здесь всю ночь, затыкая уши, чтобы не слышать взрывов. Притвориться, что ничего подобного не происходит.

Всякий раз, когда я пытаюсь восстановить в памяти картину происходившего на той вечеринке, мне сразу вспоминаются липкий пол, моя пропахшая дымом одежда, жар костра, холодная сырость земли. Но прежде всего — жужжание влагопоглотителя.