Шепот за окном - Алекс Норт

Но что?

Я уставился вдоль подъездной дорожки на гараж.

Именно там ошивался Коллинз, когда я впервые заметил его. Гараж, набитый всяким хламом, вынесенным из дома перед тем, как я вселился в него, часть из которого предположительно принадлежала Доминику Барнетту. Уж не Коллинз ли скрывался прошлой ночью за дверью, уговаривая Джейка открыть ее? Если так, может, сам Джейк и не был тогда в опасности, просто Коллинзу что-то было нужно в доме?

Ключ от гаража, к примеру.

Но все размышления довели меня лишь до такого рода предположений. Выбравшись из машины, я направился к гаражу, отпер его, полностью распахнул одну из створок и подпер ее старой банкой с остатками краски.

Ступил внутрь.

Весь хлам остался на месте, конечно же: старая мебель, грязный матрас, перепутанные кипы отсыревших картонных коробок посередине. Внизу справа от меня тот же самый паук по-прежнему плел свою тугую паутину, окруженный еще большим количеством остатков насекомых, чем раньше. Бабочки, очевидно, превратились в крошечные бледные узелки на ее нитях.

Я огляделся по сторонам. Одна из бабочек так и осталась недвижимо сидеть на окне. Другая прилепилась к боку коробки с елочными игрушками, ее крылышки легонько поднимались и опадали. Они напомнили мне про рисунок Джейка – вместе с тем фактом, что он никак не мог здесь их видеть. Но это была загадка, которую я пока не сумел разгадать.

«Так что же, Норман?»

«Что ты тут искал?»

Я разгреб сухие листья ногой, чтобы расчистить пространство, потом снял коробку с игрушками на пол и принялся рыться в ней.

Чтобы перебрать все картонные коробки, у меня ушло полчаса работы – одну за другой я вываливал их содержимое на пол и раскладывал вокруг. Стоя на коленях посреди всего этого хлама, чувствовал, как каменный пол гаража ощутимо холодит ноги, словно на штанинах моих джинсов собрались сырые овалы.

Дверь гаража вдруг затрещала у меня за спиной, и, вздрогнув, я быстро обернулся. Но подъездная дорожка, ярко освещенная солнцем, была пуста. Просто теплый ветерок стукнул дверью о жестянку с краской.

Я повернулся обратно к своим находкам.

Каковых по сути не было. В коробках лежал такого рода разнообразный хлам, который вам вроде бы особо не нужен, а выбросить жалко. Для начала, все те елочные игрушки, конечно же, – вокруг меня теперь разлеглись кольца мишуры, краски которой безжизненно потускнели со временем. Журналы и газеты, не объединенные ни датами, ни названиями. Одежда, некогда аккуратно сложенная и убранная, а теперь пропахшая плесенью. Пыльные старые электрические удлинители. Не было похоже, чтобы хоть какой-то из этих предметов был намеренно спрятан – все было довольно небрежно накидано в коробки и благополучно забыто.

Я постарался перебороть раздражение. Никаких ответов.

Впрочем, мое исследование потревожили еще нескольких бабочек. Пять или шесть из них, шевеля усиками, теперь ползали по барахлу, вываленному из коробок, в то время как еще две бились о пыльное стекло. У меня на глазах та, что сидела на мишуре, взмыла в воздух, а потом метнулась мимо меня в сторону открытой двери, но тут это глупое существо сделало обратную петлю и приземлилось на полу прямо передо мной, на один из кирпичей пола.

Секунду я наблюдал за ней, опять восхитившись богатой яркой расцветкой ее крылышек. Бабочка упорно ползла по поверхности кирпичей, а потом исчезла в трещине между ними.

Я уставился в землю.

Большая секция гаражного пола передо мной была заложена разномастными строительными кирпичами, и у меня ушло не больше секунды, чтобы понять, на что я смотрю. Старая осмотровая яма, куда можно залезть, чтобы работать с машиной снизу. Она была завалена кирпичами, образующими сверху сравнительно ровную поверхность.

Я на пробу приподнял тот, по которому только что проползла бабочка. Кирпич вылез из пола, покрытый пылью и старой паутиной – бабочка упорно цеплялась за него сбоку.

На дне оставленного кирпичом углубления я углядел то, что казалось крышкой еще одной картонной коробки.

Дверь гаража у меня за спиной опять лязгнула.

«Господи!»

На сей раз я встал и вышел на подъездную дорожку проверить. Никого не было видно, но в течение последних нескольких минут солнце спряталось за тучу, снаружи заметно потемнело и похолодало. Ветер усилился. Опустив взгляд, я заметил, что все еще держу кирпич и что моя рука слегка дрожит.

Вернувшись в гараж, я отложил кирпич в сторону, а потом принялся один за другим вытаскивать из смотровой ямы остальные, постепенно открывая спрятанную под ними коробку. Она оказалась того же размера, что и остальные, но была перетянута вдоль сомкнутых створок крышки скотчем. С гулко бьющимся сердцем я вытащил ключи и выбрал тот, что с самым острым кончиком.

«Уж не это ли ты искал, Норман?»

Проведя концом ключа по запечатанной щели под скотчем, я засунул туда пальцы и оторвал картонные половинки друг от друга; треснув остатками ленты на концах, они разлепились по сторонам. Потом заглянул внутрь.

И в ту же секунду, стоя на коленях, отпрянул назад, поскольку либо не мог, либо не желал воспринять то, что увидел. Мысли метнулись к словам, которые произнес Джейк, когда разговаривал сам с собой в передней комнате. «А я и хочу тебя напугать». Когда я предположил, что воображаемая девочка вновь вошла в нашу жизнь.

Хлопнула автомобильная дверца. Обернувшись через плечо, я увидел, что в конце дорожки остановилась какая-то машина и что в мою сторону идут мужчина и женщина.

«Это не она, – сказал мне тогда мой сын. – Это мальчик в полу».

– Мистер Кеннеди? – позвала женщина.

Вместо того, чтобы ответить, я опять уставился на коробку перед собой.

На кости внутри.

На маленький череп, уставившийся на меня в ответ.

И на удивительно красивую бабочку, которая села и устроилась там, подергивая крылышками так тихо и едва заметно, словно это билось сердце спящего ребенка.

Некогда Питу уже доводилось несколько раз сталкиваться с Норманом Коллинзом, но никогда еще не выпадало случая побывать у него дома. Хотя он знал, что тот из себя представляет: достаточно большой «семи»[9], некогда принадлежавший родителям Коллинза, из которого Норман так никуда и не переехал. Долгие годы, последовавшие за смертью отца, он жил там вместе со своей матерью, а когда и та умерла, продолжал жить в доме совершенно один.

В этом, конечно, не было абсолютно ничего предосудительного, но мысль об этом вызывала у Пита некоторую тошноту. Дети обычно вырастают, переезжают и обустраивают свои собственные жизни – иное позволяет предположить некую нездоровую зависимость или несостоятельность. Возможно, это объяснялось просто тем, что Пит был уже знаком с Коллинзом. Он помнил его мягким и рыхлым, вечно потеющим, словно нечто гниющее в нем постоянно просачивалось наружу. Коллинз был из тех людей, которые, как легко представить, могут годами тщательно сохранять обстановку в спальне покойной матери или даже по-прежнему спать в ее кровати, в которую его брали с собой в детстве.