Вопрос смерти и жизни - Ирвин Д. Ялом

Книга имеет двойную направленность: в чередующихся главах я рассказываю историю терапевтической группы и историю жизни Шопенгауэра, который был человеком мудрым, но неуравновешенным. Я описываю современную психотерапевтическую группу; один из ее членов, Филипп, – философ-мизантроп, который не только преподает учение Шопенгауэра, но и очень на него похож. Таким образом, книга не только знакомит читателя с жизнью и творчеством Шопенгауэра, но и пытается ответить на вопрос, мог ли Шопенгауэр, легендарный пессимист и скептик, извлечь пользу из современной групповой терапии.

Книга «Шопенгауэр как лекарство» оказывает на меня мощное терапевтическое действие. Чем больше я читаю, тем больше успокаиваюсь. Предложения складные, слова удачно подобраны. Я уверен, что увлек читателя. Как мне это удалось? Человек, который написал эту книгу, намного умнее меня и гораздо больше знает о философии и психотерапии. От некоторых фраз у меня перехватывает дыхание. Неужели их сочинил я? Конечно, по мере чтения возникают и кое-какие критические замечания: например, зачем я процитировал столько антирелигиозных диатриб Шопенгауэра в первых главах? Почему я так стараюсь шокировать религиозных читателей?

Я с изумлением сознаю, как часто в этом романе описываю свой собственный опыт. Я наделил Джулиуса, группового психотерапевта, не только многими из моих личных качеств, но и моим собственным прошлым. В детстве у него, как и у меня, были трудности с межличностными отношениями. Кроме того, он любил играть в азартные игры и устраивал бейсбольные тотализаторы, как и я в старших классах. Ему даже нравились те же бейсболисты, что и мне, – Джо Ди Маджо и Микки Мантл. Одной из женщин в терапевтической группе я приписал свой опыт общения с Гоенкой – выдающимся наставником випассаны, с которым познакомился во время десятидневного ретрита в Игатпури. Эта часть романа полностью автобиографична и содержит подробное описание моего путешествия в Индию. В то время оно произвело на меня глубочайшее впечатление. Я не могу припомнить ни одной другой поездки, которая бы так ясно сохранилась в моей памяти.

Я хочу растянуть удовольствие и перед сном читаю только по одной главе. Теперь каждый вечер я с нетерпением жду чтения. Моя стареющая память впервые оборачивается преимуществом: я так мало помню эту книгу, что события каждой главы удивляют и развлекают меня. Мне кажется, что этот роман – неплохое учебное пособие. Оно показывает, как распознать, прояснить и устранить межличностные проблемы членов группы. Насколько я помню, Мэрилин не очень нравилась эта книга из-за акцента на преподавании групповой терапии. Я также припоминаю, что Молин Лесц, мой хороший друг и соавтор пятого и шестого изданий учебника по групповой терапии, руководила инсценировкой этой конкретной терапевтической группы с моим сыном Беном и другими членами его актерской труппы на ежегодном собрании Американской ассоциации групповой терапии. Какое это было восхитительное представление!

Продолжая вечернее чтение, я с изумлением обнаруживаю на странице 285 следующие исповедальные строки. Они принадлежат Джулиусу, руководителю группы, который обращается к своим пациентам:

Эту книгу я написал почти двадцать лет назад. «Прилив сексуальности» и «возбудимость» полностью совпадают с тем, что я испытал после смерти Мэрилин и что я и мои помощники-исследователи обнаружили после длительных поисков в психотерапевтической литературе. В то время я вел терапевтические группы для пациентов, потерявших супруга; тем не менее, когда пришел мой черед столкнуться с горем и вытекающей из него повышенной сексуальностью, оказалось, что эта книга полностью выветрилась из моей памяти.

Чем больше я читаю, тем больше осознаю, что не только сочинил увлекательную историю, в которой теперь нахожу значительную поддержку, но и написал одно из своих лучших учебных пособий по групповой психотерапии. Я видел в этой книге поучительный роман, который подойдет как для начинающего философа, так и для студента-терапевта. Прототипом проблемного пациента Филиппа стал Шопенгауэр. Филипп, преподаватель философии, решает сменить сферу деятельности и заняться философским консультированием. Участие в терапевтической группе – один из элементов его программы обучения. Как и реальному Шопенгауэру, Филиппу были свойственны шизоидные наклонности, отчужденность и замкнутость. Неудивительно, что особые сложности у него вызывали две вещи: чувственная сфера и взаимоотношения с окружающими. Всякий раз, когда Филиппа спрашивали о его чувствах, он отрицал, что вообще испытывает что-либо. Джулиус, руководитель группы, справлялся с этим с помощью одной из моих любимых уловок – он спрашивал Филиппа: «А если бы ты все-таки мог что-то почувствовать, какие именно чувства вызвала бы у тебя эта ситуация?»

Роман переведен на тридцать языков и хорошо продается. Я тщетно пытаюсь вспомнить, где именно я его написал. Если бы Мэрилин была жива, она бы сразу назвала место.

63 дня спустя

Прошло уже девять недель с тех пор, как Мэрилин умерла, а я так и не преодолел печаль и скорбь. Если бы я пришел к себе на терапию, я бы сказал, что у Ирва Ялома глубокая депрессия. Он вял, чувствует внутреннее оцепенение, большую часть времени находится в состоянии уныния, теряет вес, не получает удовольствия от жизни, боится оставаться один и в целом мало продвинулся в примирении со смертью жены. Он понимает, что по меньшей мере год будет чувствовать себя ужасно. Он чувствует себя необычайно одиноким. Он знает, какую важную роль играет общение, но не ищет компании других. Он ничему не радуется и не испытывает большого желания жить. У него плохой аппетит, он питается заморожеными полуфабрикатами и в основном равнодушен к еде. Он всегда любил теннис, но в последнее время видел по телевизору только пару матчей австралийского Большого шлема, и как только его фаворит, Роджер Федерер, проиграл, перестал смотреть. Он знает очень мало молодых теннисистов, но не проявляет особого интереса к знакомству с ними.

Таковы мои объективные наблюдения за собой. Я и правда сильно подавлен, но верю, что со временем исцелюсь. Я сопровождал многих вдов и вдовцов через эти стадии отчаяния и имею некоторое представление о том, чего ожидать. Я не склонен к самоубийству, хотя и не очень-то боюсь смерти. Скорее всего, я умру от внезапного инфаркта и должен признаться, что значительная часть меня была бы этому рада.

В настоящее время я читаю «Записки вдовца» Джонатана Сантлоуфера[37] – весьма любопытные мемуары мужа, потерявшего жену. Оказывается, у нас с автором много общего. Через несколько недель после смерти жены он впервые «выходит в свет» и, к своему изумлению, сталкивается с неприкрытым флиртом со стороны сразу нескольких женщин. Он осознает, как ему повезло: желанные вдовцы встречаются редко, тогда как вдов всегда в изобилии. И все же он в замешательстве: если он ответит на эти авансы, не будет ли это предательством его отношений с покойной женой? Я понимаю его дилемму и мысленно перебираю всех женщин, с которыми контактировал после смерти Мэрилин.