Неотразимый дикарь - Тереза Медейрос

Не обращая внимания на причитания сестры, Памела ткнула пальцем в сторону кипы лежащих на постели платьев:

— Я примеряла ее платья, и все они оказались никуда не годными!

— Вообще-то я сначала вижу женщину и только потом ее платье, — осторожно проговорил Коннор. — Если хочешь знать, большинство мужчин считают платья вообще ненужными…

— Вот-вот! Похоже, мне и впрямь придется обойтись без всякого платья! Потому что даже это на пять дюймов короче, чем нужно!

Схватив обеими руками юбку, она раздраженно приподняла фестончатый нежно-розовый подол, и Коннор на мгновение увидел соблазнительные очертания ее стройных щиколоток и босых ножек, которые показались ему удивительно маленькими, особенно по сравнению с его собственными ногами.

— Ну да, — пробормотал он, не зная, что сказать.

— Нет, ты только посмотри на этот лиф! Это катастрофа! Если я сделаю хоть один глубокий вдох, грудь просто выскочит наружу!

Поскольку Памела сама призвала его смотреть на лиф, Коннор откровенно упивался созерцанием упругих полных полушарий, грозивших и впрямь выйти за пределы глубокого декольте. Его руки хорошо помнили их мягкое тепло.

— А разве это плохо? — спросил он, едва сдерживая улыбку.

— Разумеется! Хуже не бывает! К тому же Софи только что сказала мне, что подслушала разговор о том, что завтра мы с тобой приглашены на первый званый вечер! А я не могу найти даже платье для завтрака! Ну и как же я поеду на этот званый вечер?

— Честно говоря, я не совсем понимаю, что такое званый вечер, — признался Коннор.

— Ну, проще говоря, вечеринка.

— Так бы и говорили, а то «званый вечер», — буркнул Коннор, не обращая внимания на презрительное фырканье Софи.

Памела села на постель и печально опустила плечи. — И так будет грандиозный скандал, когда все узнают, что будущий герцог Уоррик обручился с незаконнорожденной дочерью актрисы. Когда же я появлюсь в высшем обществе в своих дурно сшитых и вышедших из моды платьях, никто не поверит, что ты мог влюбиться в меня. — Она опустила голову и едва слышно добавила: — В их глазах я буду выглядеть смешной, нелепой… и опозорю тебя.

Коннор начинал постепенно понимать причину ее крайнего расстройства. Нет, она не стыдилась его, а наоборот — боялась опозорить и считала, что он, Коннор Кинкейд, будет стыдиться ее! Он, гнусный разбойник, шотландский варвар со следами от веревки палача на шее и назначенной за его поимку наградой!

Ему хотелось обнять ее, но он боялся задеть ее и без того уязвленную гордость.

Заложив руки за спину, чтобы не поддаться соблазну, обнять Памелу, он повернулся к Софи:

— Позаботься о своей сестре. Сделай ей холодный компресс для глаз, и вели подать завтрак в спальню. А еще закажи для нее горячую ароматическую ванну… Ну, чтобы хорошо пахло.

Софи с негодованием смотрела на него. Она явно считала оскорбительным обращение с ней как со служанкой, каковой она не была, а только притворялась.

— Хорошо, милорд, — иронично сказала она, отвешивая ему насмешливый поклон. — Не будет ли угодно его светлости приказать еще что-нибудь?

Коннор украдкой взглянул на Памелу. Она тоже с удивлением смотрела на него.

— Нет, в остальном можете положиться на меня.

Коннор шел по коридору так, словно уже был хозяином этого особняка. Когда он, не замедляя шага, завернул за угол, мывшие пол служанки быстро переглянулись и поспешили убраться прочь с его дороги.

Он вернулся в столовую, но там уже никого не было, лишь лакей убирал посуду. Коннор кашлянул, и лакей подпрыгнул на месте, словно услышал звук выстрела. Серебряная тарелка выскользнула из его рук и со звоном упала на пол, разбросав остатки яиц всмятку по бесценному обюссонскому ковру.

У Коннора не было времени на извинения и любезности, поэтому он сразу приступил к делу:

— Где мне найти герцога?

— Вы имеете в виду вашего отца, милорд? — Лакей взглянул на часы на каминной полке. — В это время его обычно можно найти в портретной галерее.

Коннор решительно вышел в коридор и только тут сообразил, что понятия не имеет, где находится эта портретная галерея.

Остановившись возле большой лестницы в холле, он в смятении провел рукой по волосам. Там, в шотландских горах, он запросто мог определить свое местонахождение по солнцу и толщине мха на стволах деревьев. Но в этом особняке он не мог правильно ориентироваться.

Он уже хотел, было вернуться в столовую, чтобы узнать дорогу у лакея, когда со стороны лестницы послышался скрип. Коннор и прежде слышал этот звук, когда лакей катил инвалидное кресло герцога и тот нещадно ругал его за то, что он делал это слишком медленно… или слишком быстро.

Коннор взлетел на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Через несколько мгновений он оказался в длинной просторной галерее с балконом, соседствовавшим с полутемным бальным залом. Вдоль стеньг висело множество официальных портретов самых разных размеров. Мерцающего света настенных канделябров было явно недостаточно, чтобы полностью рассеять мрак.

Кресло герцога стояло неподвижно, и лакей, отпущенный хозяином, уже уходил через дальний выход. Герцог сидел неподвижно. На его плечах была теплая шаль, ноги были укутаны мягким пледом.

Его взгляд был прикован к стене с портретами. В сердце Коннора вновь шевельнулась жалость, но он тут же напомнил себе, что герцог его враг. Если он и был одинок, то лишь потому, что выгнал всех, кто когда-то любил его.

Коннор замедлил шаги. В первый раз за все время пребывания в этом доме он почувствовал себя чужаком, самозванцем, каким, в сущности, и был на самом деле. Он шел по этой казавшейся ему бесконечной галерее крадущейся походкой вора, и предки рода Уорриков презрительно взирали на него из своих золоченых рам, смеясь над его тщетными потугами стать одним из них.

По мере того как Коннор приближался к герцогу, его любопытство все возрастало. На чей же портрет мог так пристально смотреть герцог? Любопытство сменилось недоумением, когда он понял, что герцог смотрит не на портрет, а на пустое пространство между двумя портретами. Судя по состоянию обоев, это место пустовало не всегда.

Коннор был готов поклясться, что герцог даже не заметил его присутствия, поэтому вздрогнул, услышав его тихий голос:

— Все считают, что я велел убрать все ее портреты из ненависти к ней, потому что она сбежала от меня. Но, правда, в том, что я просто не мог смотреть на них. Мне было невыносимо сознавать, что я по собственной глупости потерял ее. — Он сокрушенно покачал головой. — Я говорил ей ужасные слова, страшно угрожал… Я пытался запугать ее, чтобы она не уходила от меня, но вместо этого добился обратного результата — она исчезла. Мне нужно было сделать только одно — упасть перед ней на колени и молить о прощении, но я был слишком молод, горд… и глуп.