Завещание мессера Марко - Валентин Пронин

Венецианцы щупали ткани, дули на собольи шкурки, пили в духанах искристые вина, разговаривали с караванщиками, мылись в серных банях, охраняя по очереди свои лохмотья, и раздумывали о том, как продолжить путь к оставленной четверть века назад родной лагуне.

Опытным глазом Марко заметил среди базарной толчеи уродливого, скуластого нищего, покрытого грязью и коростой. Нищий то мелькал в отдалении, то терся рядом, ругаясь с соседями по-татарски и по-грузински, то исчезал, то возникал вновь. Марко перехватил его цепкий, настороженный взгляд и понял: за ними следят. А значит, меч подозрения уже занесен над их усталыми головами и может обрушиться стремительно и неотвратимо.

Марко сказал о шпионе старикам, и те встревожились. Высокое положение придворных Хубилая, верные слуги и телохранители остались в далеком Китае. Здесь им не пригодится даже сомнительная любезность Гайхату. Ходят слухи, что трон под ним совсем расшатался, и власть на севере Ирана, а тем более здесь, на Кавказе, принадлежит Газан-хану, грозному и неумолимому воину.

Единственной надеждой в случае беды остается заступничество Кукачи-хатун. Но как известить жену молодого хана? И захочет ли она вспомнить свои слезы при прощании с опекунами?..

Смертоносный вихрь налетел неожиданно в умиротворяющей тишине осеннего вечера.

В церкви пели благостно и печально. Никколо и Маффео беседовали у очага.

Внезапно пение оборвалось. В монастырском дворе визгливо, с бешеным храпом заржали кони. Донесся непривычный, нарастающий шум.

Марко резко обернулся. В дверях Петр, захлебнувшись бессильной яростью, крикнул:

– Сюда идут! Они хватают, не спрашивая!

Молча ворвались татары. Маленький нищий возник из темноты, злобно ощерил зубы:

– Вот враги и предатели! Возьмите их, доблестные, и пригните им головы к коленям!

Разматывая волосяную веревку, он подскочил к Марко. Петр взмахнул китайским кинжалом, узким, как лист осоки. Нищий упал и стал царапать ногтями каменный пол. Рядом с ним воин ударился о стену, отброшенный сильной рукой Марко.

Красные молнии взвились над головой. Венецианец отшатнулся – смерть приближалась, торопя размах кривых сабель. Коренастой тенью прыгнул Петр, закрыл господина грудью… Воины расступились, и вошел молодой татарин в золоченом персидском шлеме.

– Что здесь произошло? – спросил он.

– Они оказали сопротивление и убили усердного сыщика Забана.

– Этих умертвить, остальных привязать к седлам. – В голосе вошедшего слышались удивление и закипавшая злоба.

– Стойте! Властью вечного неба и именем великого хана всех монголов приказываю остановиться, ибо кто не подчинится – подлежит казни! – Голос Никколо гудел боевым наккаром, а в руке блестела золотая пайцза с кречетом.

Татарский начальник без промедления ответил:

– Внимание и повиновение! Нукеры, обыщите весь монастырь и приведите ко мне коварного шамана Лариона. Уберите сыщика и охраняйте двери. Я буду разговаривать с этими людьми.

Старика Иллариона волокли по темным коридорам, оставляя на щербинах углов и лестниц лоскутья монашеской рясы. Его бросили лицом вниз к ногам татарина в золоченом шлеме. С усилием монах приподнялся, по его лицу и седой бороде текли струйки крови, но глаза были спокойны, даже задумчивы.

– Высокий начальник желает от смиренного и немощного Божьего слуги признаний в недостойных деяниях. Но, может быть, он возьмет себе за беспокойство из монастырской казны и уйдет с миром?.. Зачем обижать невинных?

Татарин засмеялся и ткнул старика носком сафьянового сапога.

– Ты говоришь запутанно, как будто лаешь на своем собачьем языке. Однако я понял: ты хочешь подкупить тысячника Нарандана, как пьяного базарного смотрителя. Я буду говорить с тобой коротко и понятно, чтобы у тебя не возникло сомнений, шаман Ларион! В крепости наместника на железных крючьях подвешены за ребра два молодца: один – храбрец, вернувшийся из паломничества к святым местам, другой – армянский купец, опытный разведчик султана Мисра. Ты понял, о ком я рассказываю, коварный старик? Они висят на крючьях, под ними горит жаркий огонь, и поэтому языки их подобны бубенцу на шее взбрыкивающей телки. Я знаю о тебе все, но мне нужны имена князей и попов, ставших бунтовщиками и врагами ильхана. Ты назовешь их, или с тебя сдерут кожу и изжарят в бараньем сале.

Монах смотрел вверх, на погруженный в густую тьму сводчатый потолок, и бормотал что-то еле слышно – наверное, греческие или грузинские молитвы.

– Эй, пес, отвечай! – закричал тысячник и ударил старика плетью по голове.

– Я не стану отвечать. Господь меня укрепит, – простонал Илларион, – но ты сам скоро ответишь перед небом и людьми за кровь, пролитую тобой…

Тысячник сделал знак, монаха схватили и вытащили из комнаты. Увели Петра и прикрыли узкую дверь.

Они остались с глазу на глаз: трое венецианцев и нахмуренный тысячник Нарандан.

После молчания, когда слышно было дыхание всех четверых, татарин сказал:

– Я приказал воинам выйти, потому что им не нужно слышать то, что вы от меня сейчас узнаете.

– Наши уши почтительно раскрыты, – тихо произнес Никколо.

– Для простых подданных человек, имеющий пайцзу, повелитель, словно сам великий хан, – таково завещание небесного воителя. Простые воины не должны рассуждать иначе, они должны склонить головы и повиноваться. Но время идет, и многое меняется. Может случиться так, что человек, обладающий изображением кречета, проник из вражеского лагеря и готовит ядовитый укус скорпиона…

Татарин сел на скамью, положив на колени саблю с дорогой рукоятью. Трое венецианцев, стоя перед ним, достали из-под своих широких лохмотьев пайцзы с разъяренным тигром и квадратными письменами, выражавшими непреклонную волю чингизидов.

– Откуда вы приехали, странные люди в одежде нищих?

– Мы все понимаем, господин… На севере – могучая и враждебная Синяя орда, на юге – сильный султан Мисра, в Хорезме – дружественные ильхану внуки Чагатая, на восточной границе – буйные ханы караонов…

Нарандан приоткрыл рот и поднял брови. Он покусывал нижнюю губу и немного растерянно смотрел на их загорелые бородатые лица.

Венецианец продолжал:

– Посмотри на эту золотую пластинку, на ней уйгурские буквы, начертанные чиновниками великого хана Хубилая…

Молодое лицо тысячника потемнело, он хлопнул ладонью по узорчатым ножнам:

– Я воин, и мои глаза привыкли искать врага, скачущего по степи! Ваши письмена разберут опытные писцы, но если вы пытаетесь меня обмануть…

– Семнадцать лет мы пробыли у великого хана, – говорил Никколо, не глядя на свирепо раздувшиеся ноздри татарина, – семнадцать лет выполняли мы его приказания в стране китатов, в городах и пустынях, на реках и морях. И много милостей, похвал и наград мы получили от него, из его рук. Воля великого хана привела нас через долгие годы пути в Тебриз. Мы доставили невесту для ильхана Аргуна, но ильхан уже умер, и знатную монголку отвезли к хану Гайхату…