Я - осень, а ты май - Анастасия Бельская

Мы ужинаем, но сколько бы я не пыталась — правду никто не сообщает, даже Маша, которая еще не умеет толком хранить тайны. Но, кажется, Максим сумел ее уговорить помолчать — и пока мы в четыре руки не укладываем ее спать, а Максим не поет своим потрясающим голосом еще одну песню на испанском — я так и не выведываю ни крохи информации.

— Ну, теперь-то мне можно сказать? — шиплю я на мужчину, когда прикрываю в спальню Маши дверь, — какого черта происходит?

— Тш. Ребенка разбудишь. Пошли в спальню, там все расскажу.

Я снова недовольно бурчу, потому что любопытство — это моя слабость, но послушно иду за Максимом, размышляя, как все-же хорошо дома. Не там, где стены и быт — а где тебя вот так ждут, готовые накормить, обнять с порога, и немного шутить над тобой, заставляя улыбаться и негодовать в душе…

— Что… Это что такое? — замираю я на пороге собственной спальни, откуда еще утром спокойно ушла на работу.

— То, что позволит мне хоть немного высыпаться в твоем доме, — обнимает меня сзади Максим, укладывая подбородок мне на макушку, — ну и еще даст личное пространство для отдыха. Ты вообще слышала что-то о таком для других людей во сне?!

Он деланно возмущается, пока я взглядом обвожу широкую кровать, с перетянутым светлой тканью изголовьем, и застеленной тоже новым бежевым покрывалом, идеально вписывающимся в мою комнату. Да, теперь тут стало совсем тесно — но от этого будто еще более уютно, и так… Волнительно от предвкушения.

— Ты… Купил мне кровать?

— Вообще-то нам. Хотя даже больше себе — ты, кажется, привыкла спать на чем попало, а вот в моем возрасте уже следует думать о спине, и…

Я резко разворачиваюсь, обхватывая его за шею, и затыкая все слова поцелуем. Мне приходится для этого сильно подтянуться — и Максим подхватывает меня под попку, удобно удерживая на весу.

— Я все равно буду спать на тебе, — шепчу ему в губы, когда немного отстраняюсь, и заглядываю в любимые глаза, где плещется просто тонна нежности, — это не изменит даже кровать размером с футбольное поле.

— Ох… А я так надеялся выспаться, — притворно стонет Макс, и ногой захлопывает дверь, утаскивая меня в сторону нашей неиспробованной мебели, — ну, хотя бы потрахаемся не в тесноте с тобой.

Меня не опрокидывает, а опускают на невероятно приятный и гибкий матрас, а в следующую секунду губы Макса на моей шее — и я выгибаюсь, предчувствуя, как наконец-то все правильно и офигенно между нами.

И с каждым поцелуем все больше и больше погружаюсь в секс — очень сильно стараясь заглушить слова Киры и ее последние вопросы.

Настена

В шесть утра я осторожно выпутываюсь из рук Максима, которые обхватывают меня, подобно капкану, и тянусь к шерстяным носкам. Смотрю на недовольно обнявшего мою подушку мужчину — и усмехаюсь его словам о «раздельном сне».

Кто там бурчал, будто спать вплотную некомфортно? Вот, полюбуйтесь — сам всю ночь стискивал меня, словно цербер, не давая даже на миллиметр отодвинуться в сторону. Не то, чтобы я хотела, но…

Улыбаюсь, натягивая через голову его толстовку, и бреду на кухню, за кофе. Я не просто так поднялась так рано — мне еще нужно погладить вещи Марусе в садик, привести себя в порядок, и… Подумать.

Стоя с утюгом в руках, и раскладывая в аккуратные стопочки детские вещи, я мысленно прогоняю еще раз разговор с Кирой на свежую голову, и пытаюсь понять, где тут подвох.

Ясное дело, что не из благих целей бывшая Макса прибежала ко мне, и принялась давать советы. И уж совсем тупостью будет воспользоваться этими советами, без повода вынося мозг мужчине, и колупая наши только-только наладившиеся отношения.

Но с другой стороны…

Я захватываю в прихожей плед, и выхожу с кофе на улицу, завернувшись, и оглядывая поникшую природу. Деревья уже голые, а земля с утра промерзла, и будто готова к снегу.

А я снова с голыми коленками, и абсолютно не хочу зиму. Но, может, в этот раз будет чуть-чуть полегче, а? Ведь вдвоем с таким большим и теплым Ворчуном почти невозможно замерзнуть…

— Ненормальная, — слышится позади недовольный голос, и мне на талию накидывают еще один плед, стиснутый с дивана, — мало того, что тебя с утра в постели не найти, так теперь еще и в доме нету.

Максим обвязывает меня пледом, наклоняясь, и проверяя, надежно ли укрыты колени. Затем тяжело разгибается, и делает глоток кофе прямо из моей кружки — а я смеюсь его скривившемуся лицу.

— Гадость какая. Слушай, я с утра итак не самый приятный человек на свете, а ты меня еще вот этим встречаешь?

— Ну, может, потому я и сбегаю из спальни до твоего пробуждения… — Улыбаюсь, наклоняя голову вбок, и просто любуясь его помятой кожей, хмуро-сведенным бровям, и растрепанным с утра вихром на макушке.

«Люблю тебя».

Аж язык колет сказать это сейчас. Не потому, что это идеально-романтичный момент, а просто я так чувствую в обычное серо-тысячно-одинаковое утро, где бурчащий на все мужчина укрыл мои ноги от холода.

С таким не страшно зимовать.

Если только зима — не он.

— Ты смотришь на меня, как ненормальные сектанты на своего идола, — разбавляет мои душевные порывы Максим, и смотрит на небо, — переобуться бы уже… А то снег выпадет, я до сих пор катаюсь на «лете».

— Ага, — передергиваю плечами, и Максим тут же уводит меня в дом, бурча себе под нос что-то про непослушных маленьких женщин.

Я бужу Малышарика, и день начинается по-настоящему, с беготней и сборами. Как-то само собой Максим присваивает себе самую большую кружку, наливая туда чай, и болтает с Машей, пока я плету ей косички. А затем мы вместе выходим из дома — и дочь виснет на наших руках, понукая нести ее до машины.

Это — настолько «семейная» идеальная картинка, что я запрещаю себе наслаждаться этим. Просто молча пристегиваю Малышарика, и сажусь на переднее кресло, привычно ощущая тепло под попой. Это Макс включил обогрев — и так он делает каждый раз, когда я сажусь в машину.

— Сегодня после работы поеду переобуться, — сообщает Максим уже у самой редакции, — доберешься сама?

— Думаю, сегодня придется опять задержаться. Вряд ли главред одобрит мою обложку с первого раза.

— Это да.

Максим отстегивает ремень, и наклоняется для «прощального» поцелуя. Плевать, что мы идем в одно место работать — на целый день все прикосновения под запретом, и я уже знаю, что буду скучать.

И поэтому целую любимые губы дольше положенного, чему Максим, на удивление, не мешает, а сам погружает пальцы мне в волосы.

— До вечера, моя сладкая, — шепчет он, когда мы отрываемся друг от друга, и первый выходит из машины, ожидая меня.

И сам даже не понимает, отчего я зависаю, и не сразу открываю дверь. Но как ему объяснить, что вот это вот «моя» — первое слово, которое неосознанно доказывает — он тоже в меня влип. Пусть еще не настолько, как я в него, но уж точно больше, чем просто уйти в случае мелкой ссоры или недопонимания.