Памятник Бешеной Пехоте. Первая чеченская война - Константин Масалёв

а подкрепления не идут. Боевики также не знали, что делать со своими ранеными, эвакуировать их не получалось и они тоже потихоньку начинали умирать. В некоторых, особо активных, отрядах число раненых составляло уже больше половины. Гранатомёты у боевиков заканчивались. Тот запас, который у них был с собой и который «чехи» взяли на вокзале, подходил к концу – ведь не каждая граната попадает в цель и не каждое попадание приносит вред боевой машине. Запас патронов у «чехов» был тоже не безграничный, а прикупить боеприпасы по старинке на блокпостах уже не получалось, ведь теперь патроны были нужны самим федералам, чтобы воевать с теми же «чехами» (особенно там, где блокпосты до сих пор бились в окружении и подвоз боеприпасов к ним был крайне затруднён).

К вечеру 12-го августа большая часть города была от боевиков освобождена и зачищена…

Чеченские боевые командиры склонялись к мысли, что ловить в Грозном больше нечего, надо собирать все оставшиеся силы в кулак и прорываться из города, пока не поздно. Но 12-го августа Масхадов всех заверил, что помощь идёт и она близка. Это заявление казалось блефом – собрать ещё пару тысяч боевиков по Чечне вполне было возможно, но это означало оставить без боя Аргун и Гудермес. Получался «тришкин кафтан»…

А помощь «чехам», между тем, действительно шла. Даже не шла, а летела. И не откуда-нибудь, а из Москвы!

13-го августа в Ханкале появились Лебедь и Березовский… Березовский по прилёту вёл себя тихо и проводил какие-то свои, никому не понятные, движухи, а Лебедь сразу развил активную громкую деятельность. Для начала взъебал генералов за внешний вид солдат (типа, грязные, не одетые, не мытые, не бритые и не подшитые). Затем объявил, что российский солдат боится доблестного чеченского воина, и поэтому воевать не годится! Потом Лебедь отдал свои первые знаменитые приказы – всех пленных «чехов» отпустить, город освободить, всё захваченное отдать и в сторону боевиков больше не стрелять! После чего взял под ручку специально выпущенного из города Аслана Масхадова и в сопровождении Березовского они отправились в Новые Атаги вести мирные переговоры. Никто ничего не понимал, но тут Гюрза психанул окончательно – объявил комбригу, что всё это откровенное и ни чем не прикрытое предательство, что у него вся разведрота вместе со взводом управления начальника разведки в одночасье заболели дезентерией и поэтому завтра же эвакуируются в полном составе обратно на базу под Шали, а сам Гюрза, оставив себе только радиста и Серикбая плотно оседает при штабе и больше шага отсюда не сделает!!!

Сам генерал Пуликовский двое суток молчал и приходил в себя, потом, видимо решив, что Лебедь так глупо пошутил, продолжил боевые действия в очень жёстком стиле (видимо понимая и догадываясь, что времени у него больше не осталось). Была дана команда в течение 48 часов убираться из части города, до сих пор контролируемой боевиками, всему мирному населению через открытый коридор в районе Старой Сунжи. В Моздок было стянуто огромное количество штурмовой авиации, а в город ночью вошли до пятидесяти авианаводчиков и арткорректировщиков. Пуликовский готовился поставить большую и жирную точку в затянувшемся противостоянии.

Гюрза, обрадовавшись, что вроде всё опять пойдёт как надо, надумал вытягивать свою разведроту обратно в Ханкалу и Грозный, но вернувшийся в тот же день в штаб группировки бывший генерал Лебедь предъявил генералам свой какой-то сверхсекретный мандат и взял командование на себя.

Пошли приказы один дебильнее другого – всё отдать, всем отходить и уходить. Блокпосты передавать Масхадову и Яндарбиеву, и так далее… Последний приказ убил всех: « Создавать совместные с «чехами» комендатуры и провести в Грозном совместный парад федералов и боевиков!»

А еще через пару недель начались совместные с «чехами» операции…

***

…Вот на такой совместной операции мы сейчас и находимся. «Чехи» разделились на «наших» и «не наших», и мы помогаем «нашим» искать и уничтожать « не наших», а если быть точным, мы участвуем во внутритейповых разборках. Сидящий напротив меня боевик, конечно же, ни в чём не виноват, он от того, что происходит в таком же шоке, как и я. У меня приказ и у него приказ…

Наконец-то Лис закончил подрывать свои опасные находки, мы вылезаем из воронок и цепью уходим в лес. Через какое-то время поступает команда выходить из леса и грузиться на броню БМП. Я устраиваюсь позади башни бэхи, где наводчиком работает Тоха, рядом со мной усаживается мой чечен, его глаза смотрят Тохе в спину, и взгляд становится злобно-угрюмым. Я оглядываюсь посмотреть, чего это он там увидел? А, ну как же я забыл… Тоха сидит на своей башне с голым торсом и на спине, напротив сердца у него выколота татуировка – мишень и надпись по кругу «Нохча, не промахнись». Татуха, в общем-то, самая обычная, но чем-то она сильно задела чечена.

Тем временем наша маленькая колонна тронулась. Каждые пятнадцать минут – остановка и Аббат ссаживает одну группу, объясняет задачу, и колонна отправляется дальше в сторону Агишты. Нам пятерым задача простая – подняться на высоту 530, поползать вокруг, посмотреть, понюхать и возвращаться на дорогу. Через три часа колонна пойдет обратно и будет всех собирать.

Я, Ромка, два «чеха» и мент из комендатуры шагаем по лесу. У Ромки на лице сплошные шрамы – в начале марта под Курчалоем на подрыве ему снесло всё лицо. Пол года в питерском госпитале его оживляли и ремонтировали, и вот теперь он вернулся обратно в свою родную разведроту. Чтобы замаскировать шрамы он отрастил бороду, но это мало помогает… Все заработанный деньги он теперь собирается потратить на пластическую операцию. Не знаю, но, по-моему, настоящему мужику шрамы всегда к лицу, даже такие уродливые. В лесу мы не находим ничего интересного кроме провода, который одним концом уходит к фугасу на полянке (хрен его знает, какой дебил, а главное зачем, поставил тут в лесу фугас), а в другую сторону провод тянется как раз на ту высотку, на которую мы должны подняться. Нам туда лезть лениво, чеченцам тем более, только мент очень активен, видно о подвигах мечтает. Поняв, что никто из нас не хочет составить ему компанию, он лезет на высотку один. Залез – и пропал… Через полчаса ожидания Ромка, флегматично зевая, заявляет:

– Думаю, чечены его там прирезали…

Один наш «чех» не обращает на слова Ромки никакого внимания, зато второй вскакивает и начинает всё отрицать:

– Нет, ты что? Кто его зарезал? Нет там никого, и никто его зарезать не может, война ведь кончилась?!…

Ну, насчёт «война кончилась» – хрен его знает, ищем же мы здесь каких-то мифических «непримиримых». А мента, действительно что-то долго не видно!..

Наконец мент спускается обратно. В одной руке он тащит подрывную машинку, а в другой омоновскую каску-сферу. Довольный, как-будто сувениров на рынке напокупал.

Выходим на дорогу. Хрен его знает, сколько мы болтались по лесу, может часа три, может больше. Наших чего-то не видно… По дороге со стороны Агишты едет легковой пикап с открытым кузовом. Тормозим его. Вот кто в шоке и не скрывает этого, так это водитель. Ещё бы, такая команда обступила его машину – с одной стороны два боевика, а с другой два федерала и ещё и мент в сторонке стоит. «Чех» о чём-то спрашивает водителя по-чеченски. Я прошу:

– Если можно, по-русски…

– Я спросил, попадались ли ему по дороге федералы, он говорит, что нет. Похоже, без нас уехали, надо ехать в Шали, наверное, там нас ждут…

После чего спросил у водителя уже по-русски:

– Довезёшь?

Тот согласно кивает. Мы дружно грузимся в кузов. На подъезде к пятому блокпосту ссаживаемся. Картина напрягающая – наших нет, зато «чехов» человек пятьдесят. Смотрят на нас и галдят по-своему. Чувствую себя крайне неуютно. Отходим с Ромкой в сторонку и в нервном напряжении не спускаем с боевиков глаз – хрен знает, что у них на уме…

Минуты кажутся вечностью, но, наконец, в лесу затарахтели наши БМП. От сердца отлегло, могу опять смотреть на «чехов» смело, борзо и с вызовом. Всё-таки не очень приятная это штука – совместные операции… Как ни крути, а враг не может в одночасье союзником стать!

…По возвращению на базу нам объявляют, что