Памятник Бешеной Пехоте. Первая чеченская война - Константин Масалёв

через две недели бригада будет выводиться в Тверь. Вот и вся война – долбанный Лебедь, долбанный Ельцин, долбанная византийская политика! Так красиво воевал, а уходим, как в грязи обваленные. Все жертвы – напрасно, все подвиги – напрасно, всё зря…

Мы уходим

Октябрь 1996г.

Осенью 96-го года война в Ичкерии, по сути, прекратилась почти полностью. Всё лето боевики шарахались и прятались от федералов по горам и казалось, что это будет продолжаться ещё очень долго, но в августе «чехи» пошли ва-банк. Собрав в один кулак всё, что можно было собрать они в очередной и последний раз вошли в Грозный, где после недельных боёв и были успешно заблокированы. Получилась ситуация, о которой федералам до этого можно было только мечтать – не нужно больше вытаскивать «чехов» по горам, тратя время и силы, они сами пришли всем скопом, забрались в мышеловку и аккуратно прикрыли за собой дверцу. Через неделю, оставшись в блокированном городе без боеприпасов и с огромным количеством раненых на руках, теряя квартал за кварталом, район за районом, «чехи» взвыли!

Казалось победа была близка и федералам оставался один шаг, чтобы додавить эту гадину в её же логове, но помощь боевикам пришла оттуда, откуда её не ждали – из Кремля, в лице генерала Лебедя. Его приказ был прост и ясен – боевиков выпустить со всем уважением, а войска отводить и уводить. С этого момента любой выстрел в сторону чеченских воинов аллаха считался воинским преступлением и жестоко карался!

Маски были сняты, и больше никто не стеснялся правды. Лебедь продал свою честь офицера за тридцать сребреников да галстук политика, но был очень доволен, чего нельзя было сказать о нас. Видя, что у нас отняли такую красивую победу, причём так цинично и беспардонно, мы злились и плакали, но делать было нечего – у боевиков лучшим другом оказался Кремль…

И теперь мы уходим. Почти вся бригада уже ушла в Ханкалу грузиться на поезда, и нас на базе осталось не больше роты. Мы закопали в землю огромное количество боеприпасов и кое-какое неучтенное оружие. когда-то прошел слух, что за сданное оружие боевиков будут платить деньги и в наших палатках стали оседать отобранные у «чехов» стволы, но оказалось, что это касается только чеченцев (как и все амнистии), а нам за неучтенное оружие светят только проблемы и сроки… У арыка закопали новенький, в масле АГС-17, хрен его знает, что там будет в будущем, может пригодится. Вечером перед уходом подожгли все оставшиеся палатки. Больше года они были нам родным домом. На выходах, думая о возвращении на базу, эти палатки казались нам лучшими в мире пятизвёздочными отелями. Любуемся этими кострами в ночи, а настроение одновременно и убитое, и радостное. Радость от того, что вот – всё закончилось, мы живы и возвращаемся домой какими-никакими героями, мы всё сделали как надо, воевали от души и краснеть нам не за что. Портит настроение одна мысль – ну вот как, выиграв все бои, мы умудрились проиграть войну?! Генерал Лебедь объяснил нам этот феномен как-то по тупому – мы проиграли, потому что мы хреново одеты! Это пиздец, по его словам получается, что если мы будем воевать в костюмах от Версаче или от Юдашкина, мы станем непобедимыми, бред…

Все эти мысли сводятся к тому, что нас предали и что это не должно закончиться вот так. Курнув в ночи анаши, мы решаем поставить на месте сгоревших палаток крест с надписью «Мы вернёмся»…

С утра остатки бригада двинулись в Ханкалу. У большинства машин сзади привязана метла – заметаем за собой дорогу. Тут нам после совместных с «чехами» выходов и предательств больших генералов делать больше нечего. Мы вернёмся, когда в стране всё поменяется, а сейчас – прощай Чечня, жрите теперь тут друг друга, решая, какая банда круче и какому главрю здесь править…

В Ханкале, сбагрив нашу, убитую нещадной эксплуатацией, технику 205-й мотострелковой бригаде (им тут до декабря ещё торчать) и сфотографировавшись на память на ханкалинской взлётке, грузимся в два вагона. Нас осталось к концу войны совсем не много. Из взвода «Кобра» всего пять человек – я, Ромка, Пахан, Лысый и Воронёнок. В остальных взводах народу не больше…

Перед поездом пехоту разоружили полностью, а разведроте оставили по автомату на бойца и по два магазина, да и то только на время движения по Чечне. Для сопровождения по железной дороге Ичкерии до границы с Россией к нашему эшелону прицепляют бронепоезд довольно экзотического вида – впереди платформа с балластом, за ней платформа с БМП, обложенная мешками с песком и затянутая маскировочной сетью, дальше сам поезд (тоже весь в ящиках и мешках с песком) и сзади ещё одна платформа с БМП. И вот последнее построение на чеченской земле, приказ на выдвижение по маршруту Ханкала – Тверь. Мы в радостном и праздничном настроении грузимся в вагоны и, наконец, поезд тронулся. За окнами потянулась проклятая и многострадальная земля Чечни. мы уходим, мы возвращаемся домой…

В поезде напоминаю Аббату (он нынче последний командир нашей славной разведроты), что завтра у меня день рождения, исполняется двадцать два года. Решено это отметить и на остановке в Гудермесе старшина роты спрыгивает с поезда. По вокзалу Гудермеса, ни от кого не скрываясь, гордо и независимо шарятся вооруженные «чехи». Я никак не могу привыкнуть к этой картине – вот они, те самые враги, за которыми мы столько времени гонялись, с таким трудом выискивая и вычисляя. А теперь они повылезали со своих щелей и ничего нельзя с ними сделать. Ну что ж, банкуйте «чехи», ваш кон, ваша взяла. Молитесь теперь на тех уродов, которые в Москве сидят и, благодаря которым вы тут ходите такие смелые и гордые… Через десять минут старшина возвращается с арбузом и упаковкой баночного пива. Мы вроде собрались праздновать, но тут кто-то вспоминает, что праздновать день рождения заранее – очень плохая примета. На войне мы все стали дико суеверными и теперь сидим и с тоской глядим на пиво и арбуз. Положение спас Воронёнок. Взглянув на часы он торжественно произносит речь:

– Я служил срочную службу в пограничных войсках. Так вот, у пограничников день начинается не в полночь, как у всех, а в восемь часов вечера, когда наряд выходит на границу. Братва, на часах двадцать ноль пять, и если подходить к этому вопросу с точки зрения пограничника, то четвёртое октября уже началось, так что давайте начинать праздновать!!!

Возражений ни у кого нет. Все сразу соглашаются с этим разумным, бесспорным и очень своевременным доводом. Да-а-а, такого экзотического дня рождения, чтоб в настоящем бронепоезде, у меня в моей жизни еще не было, да и вряд ли будет…

В полночь мы прибыли в Моздок, сдали автоматы, а наш бронепоезд отцепили и заменили на простой паровозик. Бронепоезд погудел нам на прощание и почухал обратно в Чечню, а мы двинулись дальше уже по российской территории. Всё, война закончилась, и Чечня осталась позади…

В четыре утра наш поезд прибыл в Минеральные Воды. Все спали и мы с Паханом и Воронёнком вылезли из вагона размяться и подышать свежим воздухом. Тут, откуда не возьмись, появился патруль, прапорщик с двумя солдатиками :

– Всем зайти обратно в вагон!

– Да ладно, мы тут постоим, подышим…

– У меня приказ, никого из вагонов не выпускать! Зайдите обратно в вагон!

Бля.., чего-то не ласково встречает нас Родина…

– Слушай, прапор, мы из Чечни возвращаемся, дай ты нам спокойно на родной земле постоять. Мы ни кому не мешаем, тебе чего – жалко, что ли?

– Мужики, ну пожалуйста, зайдите в вагон, вам запрещено выходить…

Пахан настроен, как всегда, миролюбиво:

– Ладно, успокойся, запрещено, так запрещено. Подышать-то нам можно?

– Поднимитесь обратно и там, в тамбуре дышите…

Хрен с тобой, повезло тебе, прапорщик, что наша бешеная пехота спит, задолбался бы ты нам объяснять, что кто-то там что-то там им запретил. Мы поднялись обратно и завалились спать…

Следующая остановка намечалась в пять вечера в Ростове-на-Дону. Там мы собирались обменять часть наших сухпайков на курево, водку и какую-нибудь домашнюю еду. Правда, опасались, что и там нам кто-нибудь попытается помешать выйти