Артур и Шерлок. Конан Дойл и создание Холмса - Майкл Симс

Произведения Уилки Коллинза подтвердили его особую симпатию к женским персонажам, а также к беднякам, даже к тем, кто пристрастился к наркотикам. Рассказанная им в романе «Лунный камень» история об обманчивом эффекте опиума основана на его личном опыте. Он пристрастился к опиуму, когда принимал его настойку, чтобы уменьшить боль от «ревматической подагры» (форма артрита), и даже описывал свои параноические галлюцинации, в том числе «призрака Уилки», который иногда повторял каждое его движение.

«Лунный камень», однако, представлял собой нечто большее, чем успешный роман. Психологически точное, остроумное, с захватывающим сюжетом повествование от лица различных персонажей, по-разному воспринимающих описываемые события, имело чрезвычайный успех. Его сюжет вращается вокруг упомянутого в названии драгоценного камня, алмаза, украденного в Индии задолго до начала истории из лба священной статуи Чандры, индуистского бога Луны, который должен отомстить язычникам. В действительности же на фоне интриг и поисков пропавшего камня виновники кражи мучают самих себя и окружающих – никакого божественного вмешательства не происходит.

Как и Чарльз Диккенс, Уилки Коллинз наделил своего детектива стремлением вести расследование на научной основе. У героя его романа, сыщика Каффа, в целом менее пугающие манеры, чем у инспектора Баккета, хотя при встрече с незнакомыми людьми он также производит на них отталкивающее впечатление:

«Приближалось время приезда сыщика, и я вышел к воротам ожидать его.

Когда я стоял у домика привратника, со станции подъехала извозчичья карета, и из нее вышел седоватый пожилой человек, до того худой, что, казалось, у него нет ни одной унции мяса на костях. Одет он был в приличное черное платье, с белым галстуком на шее. Лицо его было остро, как топор, а кожа такая желтая, сухая и поблекшая, как осенний лист. В его стальных светло-серых глазах появлялось весьма неутешительное выражение, когда они встречались с вашими глазами, – словно они ожидали от вас более того, что было известно вам самим. Походка его была медленная, голос меланхолический; длинные сухощавые пальцы были крючковаты, как когти. Он походил на пастора, на подрядчика похоронного бюро – на кого угодно, только не на того, кем он был… полицейского с менее успокоительной наружностью (для встревоженной семьи), сколько бы ни искали, вы не могли бы найти»[43].

Вдохновленные деятельностью известных им реальных сотрудников полиции, Чарльз Диккенс и Уилки Коллинз использовали факты для того, чтобы создать вымышленных персонажей. Сами будучи экстравагантными и весьма наблюдательными людьми, они наделили своих мнимых детективов массой причуд и странностей в поведении, а также обостренной интуицией и выдающимися аналитическими способностями. Как результат те стали запоминающимися героями, выйдя за пределы «своих» романов. Однако Чарльз Диккенс и Уилки Коллинз не сделали инспектора Баккета и сержанта Каффа главными персонажами своих произведений. Первым писателем, превратившим внимательного, действующего на основе логики детектива в ключевую фигуру, был француз, которого в немалой степени вдохновил образ французского сыщика, созданный американским писателем. Как любил отмечать Конан Дойл, многие пути в развитии криминального жанра ведут к творчеству Эдгара Аллана По.

Макабрические упражнения Эдгара Аллана По с фантастическими сюжетами привлекали больше внимания, чем его детективные головоломки – возможно, отчасти потому, что истории из области сверхъестественного относились к числу самого старого литературного жанра, а детективы – к числу самого молодого. В течение четверти века, минувших с момента появления в 1841 году рассказа «Убийство на улице Морг», те произведения По, которые он сам называл «логическими рассказами», похоже, мало кого вдохновили на творчество в области криминального жанра. Однако в конце концов один писатель все же воодушевился его рассказами о проницательном детективе-любителе – это был француз Эмиль Габорио. Он находился под сильным впечатлением от деятельности реального сотрудника полиции Эжена Франсуа Видока, а также был впечатлен романами его соотечественников Оноре де Бальзака и Виктора Гюго, которые достаточно часто сталкивались с преступным миром и имели дело с преступниками. Габорио создал образ полицейского, которого его коллеги называют месье Лекок и который появляется в нескольких написанных один за другим романах. В своем скромном дебюте в 1866 году (Артуру Конан Дойлу было тогда семь лет) месье Лекок появился как относительно второстепенный персонаж в романе «Дело вдовы Леруж», в котором основная роль была отведена детективу-любителю папаше Табаре. Месье Лекок стал главным персонажем спустя шесть лет в романе, названном его именем – «Лекок, агент сыскной полиции». Разрекламированный по всему Парижу таинственными плакатами, на которых значилось только название произведения (что вызвало интерес к нему еще до его публикации), этот роман вызвал сенсацию, и вскоре имя Эмиля Габорио стало широко известно. Габорио знал, как завладеть вниманием читателей, как умело преподнести свой труд. Конан Дойл искренне наслаждался приключениями месье Лекока, позже он отмечал: «Габорио привлекал меня прежде всего своими искусными, изящно закрученными сюжетами»10.

Прослужив нескольких лет во французской кавалерии, Эмиль Габорио впоследствии приобрел такой опыт сочинения остросюжетных романов, о котором можно было только мечтать: он работал секретарем у драматурга и романиста Поля Феваля, автора всевозможных произведений – от книг про отъявленных авантюристов до рассказов про вампиров. Феваль заставлял Габорио присутствовать при проведении судебно-медицинских экспертиз в моргах и разбираться в деталях убийств в участках бригады «Сюрте». Отдавая должное этому времени, позже Габорио использовал прозвище злодея одного из романов Феваля – Лекок (буквально «петух») – для того, чтобы так назвать своего главного героя, который превратился из преступника в сотрудника полиции, как и Видок.

Несмотря на то что Габорио относился к числу многих писателей, находившихся под влиянием «воспоминаний» Видока, он был слишком хорош, чтобы просто подражать Видоку, Эдгару По или кому-либо другому. Его изящные и увлекательные романы помогли создать полицейский детектив и оказали влияние на многих более поздних авторов, работавших в этом жанре, таких, например, как Анна Кэтрин Грин. Габорио очень хорошо удавалось описывать поиски улик и уводить по ложному следу, однако с таким же талантом он показывал и повседневную практику расследования, к которой прибегали его герои из числа полицейских детективов. Он с восхищением писал о кропотливой, упорной работе сыщика, заключавшейся в том числе в поисках свидетелей и их тщательном опросе. Габорио прилагал больше сил, чем многие из его последующих коллег, чтобы придать своим героям жизненные, личностные черты, показать их причуды и противоречия, а также чтобы живописать бульвары и сельские пейзажи Франции, где разворачивалось действие. Диалоги в его произведениях отличались живостью, его описания были сочными и свежими. Вызванные к жизни его пером сельские поля и полицейские участки, нелегальные пабы и роскошные особняки надолго оставались в памяти.