Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина - Елена Поликарпова

Наш разведчик сумел точно вычислить сущность Мао Цзэдуна, который сформулировал тезис о народе как «чистом листе бумаги, на котором можно писать любой иероглиф». «И первыми иероглифами на самой первой странице чистого, как белый лист, народного сознания стали иероглифы “Великого Народного Вождя Великой Народной Революции”»286. Затем в ходе своего управления гигантской страной, обладающей 4-тысячелетней культурной традицией, Мао Цзэдун стал выписывать на «чистом листе» народного сознания воплощенные в иероглифах свои революционные идеи.

Одной из этих идей является концепция «перманентной революции» Мао, которая вполне вписывалась в традиции Китая, когда к власти приходила новая династия императоров. «Новую династию, – пишет Г. Киссинджер, – в 1949 году из деревень ринувшуюся в города, возглавил колосс – Мао Цзэдун. Возвышающийся над всеми, подавляющий всех своим влиянием, жестокий и безучастный, поэт и воин, пророк и каратель, он объединил Китай и отправил его в новый путь, чуть не уничтоживший все его гражданское общество. К концу этого процесса выжигания каленым железом ереси Китай оказался одной из крупнейших держав мира и единственной коммунистической страной, если не считать Кубу, Северную Корею и Вьетнам, где политические структуры выжили после краха коммунизма в других частях света»287.

Эта перманентная революция Мао представляет собою своеобразную «революцию в революции», когда началась борьба масс против косного государственного и партийного аппарата под руководством левой части лидеров партии и самого Мао. Мао Цзэдун и его сторонники считали, что если оставить «все как есть» и не двигать революцию дальше, то может осуществиться угроза перерождения и реставрации старых порядков, примером чего могли уже тогда служить «застойные» порядки в Советском Союзе, закончившиеся реставрацией «капитализма» (хотя на деле произошла «номенклатурная революция»).

В июне – июле 1966 года студенты всех столичных вузов начали борьбу в самых разнообразных формах (вывешивание дацзыбао, митинги, насилие по отношению к партийным боссам) против партийного и административного руководства учебных заведений (соратника Мао Цзэдуна и отца нынешнего генерального секретаря КПК Си Цзиньпина и его самого отправили на «перевоспитание» в деревню на несколько лет). «Их заставляли присутствовать на митингах, где их разоблачали, как контрреволюционеров, на шею вешали таблички с оскорбительными надписями и т. п. Студенты штурмовали помещения парткомов и администраций вузов, вышвыривая руководство на улицу. Активность студентов и их готовность защищать революционную линию натолкнули Мао и других левых лидеров КПК на мысль сделать основную ставку на этом этапе революции на учащихся. Эта ставка на молодежь и учащихся вдохновила бунтующих студентов Парижа в 1968 году, для них Мао стал живым богом революции. Но если в Европе левые студенты проиграли, то в Китае они добились серьезных успехов»288. Однако после прихода к власти китайского Горбачева – Дэн Сяопина те из них, кто не отказался от революционных убеждений, провели долгие годы в тюрьме.

Цель молодых хунвэйбинов, которые свергали старых партийных бюрократов, состояла в радикальном разрыве с конфуцианской традицией, тысячелетиями закреплявшей авторитет власти, семьи и старшего поколения. Этот кардинальный разрыв представлял собою не только классовый конфликт пролетариата против национальной и мелкой буржуазии и связанных с ней представителей партийной бюрократии, но и конфликт поколений, «отцов и детей», он был направлен против высшей и средней партийной бюрократии. В ходе этой «перманентной революции» Мао происходило уничтожение таких традиционных ценностей, как старая культура, конфуцианство, даосизм и другие верования. «Важнейшим результатом культурной революции, далеко выходящим за рамки чисто политических противоречий, является ломка тысячелетия складывавшихся в Китае на базе феодализма и азиатского способа производства общественных отношений и институтов общественного сознания, закрепленных в морально-идеологических схемах конфуцианства. Для дальнейшего развития (причем, независимо от того, капиталистического или социалистического) был необходим радикальный разрыв с этой традицией»289. Еще одной целью «перманентной революции» Мао Цзэдуна было разрушение клановой системы, господствующей в Китае на протяжении тысячелетий и опутывающей все общество и государство, однако она не была достигнута.

Результаты этой «перманентной революции» Мао Цзэдуна великолепно охарактеризовал творец «сингапурского чуда» Ли Куан Ю: «Насколько мы (речь идет о Ли Куан Ю и президенте Р. Никсоне. – В.П., Е.П.) могли понять, Мао хотел переделать Китай. Подобно тому, как первый китайский император Цинь Шихуанди, который в свое время сжег все книги, чтобы уничтожить память обо всех событиях, происходивших до его правления, Мао также хотел стереть старый Китай, чтобы создать новый. Но Мао писал свою картину не на чистом холсте, а по выложенной мозаикой картине китайской истории. Когда начнется дождь, все написанное Мао будет смыто и вновь проступит мозаичная картина. У Мао была лишь одна жизнь, он не располагал временем или властью для того, чтобы уничтожить более чем 4000-летнюю историю, традиции, культуру и литературу. Даже если бы он сжег все книги, пословицы и поговорки выжили бы в фольклоре и памяти людей. Поэтому Мао был обречен на неудачу»290. Вполне естественно, что после прихода к власти Дэн Сяопина Китай вернулся на круги своя – его общество снова стало конфуцианским.

Теперь необходимо рассмотреть, какое влияние оказал маоистский Китай на Советский Союз, когда Н. Хрущев по своей безграмотности и в пику И. Сталину (который считал жизненно необходимым укреплять союз между двумя странами) разорвал отношения между КПСС и КПК, Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Последствия этого разрыва оказались для Советского Союза весьма драматичными в ряде ключевых областей его жизнедеятельности. Во-первых, данный разрыв между двумя партиями в начале 60-х гг. предоставил советским китаеведам и общественности в целом уникальный шанс легальной критики социалистического государства. «Пример здесь подавали сами власти, развязавшие кампанию осуждения Мао Цзэдуна и КПК за “левацкий” уклон и отход от истинной (советской) модели социализма… Если целью советских властей, начавших кампанию критики, было осуждение КНР за непослушание “старшему брату”, активно включившиеся в кампанию сторонники реформ воспользовались предоставленной возможностью для завуалированной критики советских порядков. Под вывеской “маоизма”, вероятно впервые за все годы советской власти, стало возможно критиковать практически все недостатки коммунистической системы: деспотическую личную власть, диктатуру партийной бюрократии, развал экономики, тяжелые жизненные условия и бесправие населения, милитаризм и экспансионизм. Единственное условие: необходимо указать, что все это вызвано в Китае маоистскими извращениями истинного и совершенного советского социализма»291. Такого рода критикой воспользовались вполне определенные слои советской либеральной интеллигенции при поддержке американских «ястребов» типа Зб. Бжезинского, что в конечном счете привело к развалу Советского Союза. Для этого была создана вполне материальная база: ведь критика «гегемонистского», «шовинистического» маоистского режима превратилась в индустрию: для создания теоретической базы такой критики в 1966 г. ЦК КПСС специально создал в Академии наук СССР новый Институт Дальнего Востока (ИДВ), тесно связанный с Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС. Сотрудники института, советские журналисты и политологи из других учреждений начали издавать многочисленные статьи, книги и обзоры, посвященные критике китайской политики292.