Придуманные люди с острова Минданао - Лев Минц

— Вы раджпут, субудар-джи?

— Естественно! — отвечал с гордостью майор.

Но все-таки спрашивать о касте не принято. Да в общем-то и не нужно. Достаточно знать джати вашего собеседника.

Строго говоря, у индийцев нет фамилий в нашем понимании. Есть «джати» — название касты, и не просто, а с адресом.

Рао, например, брахман народа телугу в штате Андхра-Прадеш, Кришнамурти и Кришнан Мурти — тамильские брахманы, Чаттерджи — бенгальские.

Намбудири — брахманы в штате Керала у народа малаяли, а Меноны — каста писцов, на полступенечки ниже брахманов — там же.

По Южной Индии с нами ездили администратор доктор Рао, врач — доктор Кришнамурти и переводчики Индранатх Чаттерджи и Правати Менон.

Господин Кришнан Мурти был механиком по кондиционерам в спецпоезде, везшем нас из Кералы в столицу Тамилнада город Мадрас.

А у людей из воинских каст джати звучат энергично и мужественно, с подчеркнуто-рычащим «р»: Чопра, Арора.

Наша бомбейская гостиница — пятизвездочный отель «Леела Пента» — один к одному соответствовала кинопредставлениям о роскошной заграничной жизни. Общий уровень гостиниц такого класса, наверное, совершенно одинаков во всех крупных городах мира. Но это была индийская гостиница со швейцаром в красном тюрбане, со сторожем — отставным солдатом, непальским гуркхом, с дамами-портье в шелковых сари. Со шведским столом: в меру наперченное карри и лепешки-чапати. С обилием смуглых боев. Малорослых же черных людей, босых и в шортах цвета хаки, утром разводил гуськом администратор — весь день они занимались простыми неслышными делами: натирали медные ручки, очищали пепельницы в холле, подстригали траву во дворе.

«Леела Пента» стояла ближе к аэропорту, чем к городу, и для поездки в Бомбей, ныне Мумбай, нам подали автобус. Сразу за отелем местность была довольно пустынной — загородное шоссе. Потом начались двухэтажные дома плавки, лавки, лавки. Но вскоре мы вновь оказались в незастроенных пространствах. Лишь на горизонте можно было разобрать что-то обширное, серое и бесформенное. И, только подъехав ближе, мы поняли, что это необозримое скопище лачуг. Слово «лачуга», впрочем, подходило этим сооружениям не больше, чем «дворец» — обычной лачуге в нашем понимании. Нет, хижины — не хижины, навесы — не навесы из рогож, тряпок, картонных ящиков теснились столь плотно, что невозможно было понять, как передвигаются между ними люди. А людей в этом скопище было видимо-невидимо: голые дети, женщины в выцветших дырявых сари, мужчины в набедренных повязках. Мне запомнился парень в новых джинсах и пестрой рубахе. Он курил, сидя на корточках, и только обернулся на шум автобуса. Улыбнулся (во рту блеснули золотые зубы), сплюнул и отвернулся.

О такой трущобе нельзя было ничего узнать ни из книг, ни из кино, хотя говорится об этом много. Ее можно только увидеть. И от нее нельзя отвернуться.

Это была индийская реальность. Реальность огромной перенаселенной страны. И эту реальность следовало принимать вне зависимости от того, соответствует она или нет сложившимся у нас представлениям. Потому что только это позволяло ориентироваться в окружающих нас людях, в их поведении и странных для европейцев жестах. И в их чувстве времени.

— Когда вы за мной заедете? — спросил я по телефону старого своего друга, молодого индолога, работавшего в Бомбее.

В трубке послышалось хмыканье.

— Запомните, вы — в стране, где есть только два понятия времени: «утром, сэр» или «после обеда, сэр». Как доберусь.

…Это было великолепное угощение городом, которым потчует знаток и старожил совсем зеленого новичка. Вокзал Виктория, рынок Кроуфорд-маркет, Высшая школа искусств, Воровской базар — Чор-базар. И на каждый мой вопрос следовал ответ, обстоятельный и полный парадоксов.

— Забудьте все, что вы аккуратно читали. Здесь все динамично, все стремительно меняется. Откройте глаза, постарайтесь увидеть жизнь как она есть.

Я спросил о трущобе, которая все не давала мне покоя. Насколько это типично? Что собираются с ней делать?

— Ну, это еще не самая большая. Есть здесь одна, побольше. Городские власти заказали сделать ее снимок со спутника. Нужно составить план оздоровления, а ни полицейские, ни муниципальные чиновники никогда не решатся туда зайти. Есть трущобы и хуже, но только в Калькутте. Но, представьте себе, там живут еще не самые бедные. Самые бедные ночуют на тротуарах. Каждый день в Бомбей приходит примерно две тысячи человек из деревень. Безземельные. В деревне работы нет, а в городе еше как-то можно прокрутиться. Через пару лет им удается скопить денег, и они покупают участок. Это стоит две тысячи рупий. А потом платят по двадцать пять рупий ежемесячно мафии, которая правит в трущобах. И строят крышу, а повезет — и стены из чего придется, холодов здесь не бывает. Не дай бог просрочить плату — дом сожгут, а самих выгонят. Обратиться к властям? Нет, люди там темные, любым властям не доверяют.

— Что за люди? — спросил я. — Деревенские хариджаны?

— А спросите у нашего шофера.

Шофер-индиец обернулся

— Нет, сэр, там есть все. Есть и брахманы. У них тоже много детей, а сколько брахманов нужно на одну деревню? Есть и другие. Но больше всего, конечно, хариджанов.

Развернувшись на площади, в центре которой сидела мраморная британская королева Виктория, заботливо покрашенная белой масляной краской, и застревая во всевозможных пробках, мы выехали на прямую дорогу.

Хижины из рогожи, тряпок и картона показались мне знакомыми. И такие же люди толпились вокруг. Но это был другой квартал, самая большая зона бедности огромного города. Машину остановили поодаль, но достаточно близко, чтобы все разглядеть. Над хижинами поднимались дымки.

— Присмотритесь внимательнее. Что вы видите над крышами?

Почти над каждой крышей торчали телевизионные антенны.

В холле гостиницы беседовали два человека, и голоса их доносились через широкий лестничный колодец до нашего второго этажа. Слова были неразборчивы, но один голос звучал поглуше, а второй — позвончее и моложе. Глухой голос смолк, и до меня долетела фраза, произнесенная молодым:

— О, йес, мистер доктор Ашока Митра, сэр!

У стойки беседовали двое: портье и немолодой мужчина в белой куртке со стоячим воротником. При виде меня они замолчали, портье принял ключи и вежливо спросил:

— Впервые в Тривандраме, сэр? Как вам нравится Индия?

— Впервые. Очень нравится.

— Вам очень повезло. Сейчас не жарко, сухо. Можно многое увидеть. Вызвать вам такси?

— Спасибо, я хотел бы пройтись пешком.