Секта с Туманного острова - Мариэтт Линдстин

Голос принадлежал Моне, которую словно подменили. С ярко-красным лицом она кричала, брызгая слюной и грозя пальцем поднявшейся с места Мадлен.

– Я ничего ему не говорила! Он просто спросил, как идут дела, и я сказала, что мне нравится работать на солнце. И всё.

– Ты врешь! Вы разговаривали долго.

Тут встала Катарина. Обычно она сохраняла полнейшее спокойствие, но, когда закричала на Мону ее голос звучал пронзительно и со странной хрипотой.

– А ты сама!.. Ты несколько раз сидела с ним в библиотеке одна. О чем это вы разговаривали?

Софию заинтересовало, почему Катарина защищает Мадлен. Они, видимо, стали подругами, когда пропалывали вместе клумбы.

Мона, казалось, не обращала на Катарину внимания. Она прошла назад, к Мадлен, встала напротив нее и, толкнув в грудь, крикнула этим новым, странным голосом:

– Я знаю, что ты врешь!

Затем снова толкнула Мадлен – на этот раз сильнее.

Все произошло стремительно. Вдруг оказалось, что Мадлен, повалив Мону на пол, сидит на ней верхом и, прижимая ей руки к паркету, кричит:

– Заткнись, заткнись! Мерзкая старуха!

Тут случилось нечто немыслимое: Мона, приподняв голову, плюнула Мадлен прямо в лицо. Плевок угодил в глаз, и Мадлен взвыла от злости. Прибежавший Буссе разнял их.

София просто стояла и ошеломленно смотрела на них во все глаза. Ей никогда не доводилось видеть ничего подобного в поместье, да и где-либо в другом месте тоже.

Потом ее взгляд упал на Беньямина, который сидел и тихонько ухмылялся.

– Ты находишь это веселым? – громко спросила она.

– Да, довольно забавным.

Все взгляды устремились на него. Даже Мадлен и Мона прекратили перепалку.

– Что же здесь забавного?

– Вся эта чехарда.

– Значит, к тебе это отношения не имеет?

– В общем-то, нет. С этим Стридом я не разговаривал. И вообще, не думаю, что крики к чему-нибудь приведут.

К Софии подошел Буссе.

– Ладно, угомонитесь! Беньямин ведет себя как скотина, но он все-таки прав. Нам надо браться за дело иначе. Вставайте по одному и отчитывайтесь в том, что говорили Магнусу Стриду.

– Все пятьдесят? – София посмотрела на него с недоверием.

– А ты знаешь лучший способ? Освальд ведь сказал, что хочет знать, кто болтун.

Она пожала плечами. Взглянула на Беньямина, строившего гримасы, и подавила порыв подойти и ударить его.

Буссе вызывал членов персонала, одного за другим, и расспрашивал их. Другие тоже набрасывались со своими вопросами. Это продолжалось почти три часа и в конечном счете ни к чему не привело, поскольку никто не хотел признаваться, что слил какую-то информацию. София так извелась, что у нее заныли ноги. Она постоянно посматривала на часы и думала о письмах, которые они должны будут написать своим семьям.

У Буссе делался все более отчаянный вид, поскольку они ни на шаг не продвинулись. Все, кого он поднимал, стояли неподвижно, точно куклы, и отрицали любые обвинения. Под конец Буссе повернулся к Софии и прошептал ей на ухо:

– Что нам делать дальше?

– Пусть все пишут мейлы домой.

– Да, но что мы скажем Освальду?

– Скажем, что будем разговаривать с каждым с глазу на глаз до тех пор, пока не обнаружим источник утечки. Возможно, виновному не так-то легко сознаться перед пятьюдесятью людьми.

Лицо Буссе просияло.

– Ты права! Так и поступим. – Сразу вновь наполнившись энергией, он обратился к персоналу: – С этим мы закончим позже. Сейчас вы должны написать семьям. Пишите на листке бумаги сообщение, а также свой электронный адрес и пароль.

– Я свой пароль не выдам, – снова возник Беньямин.

– Угомонись! Ты сможешь изменить его, когда в следующий раз зайдешь в почту.

Беньямин что-то недовольно пробурчал в ответ.

Когда София села писать мейл родителям, в голове у нее возник ступор. Горло опухло от сдерживаемых слез, под веками жгло. Однако она написала странное сообщение о том, что страшно занята и какое-то время не будет успевать писать или звонить. Оно звучало вовсе не так, как если б она писала его сама. Но София вконец устала и хотела лишь одного: пойти и лечь спать. Тем не менее они продолжали до глубокой ночи. Требовалось выделить персонал для офиса Буссе. Никто из ответственных не хотел отдавать никого из своих, поэтому развернулась ожесточенная борьба, шедшая, пока хозяйственный отдел и двор не сдались и не предложили двоих человек из своего состава.

Наконец они закончили. Воздух в столовой стал спертым, и София вышла во двор подышать. Было почти пять часов. Уже рассвело, и розовое летнее небо с легкой облачностью предвещало хороший день. Она немного побродила по газону, промочив в росе туфли и нейлоновые чулки. Посмотрела на шипастое проволочное заграждение. Попыталась вновь вызвать в себе приятное ощущение, испытанное ею, когда она проходила тезисы и парила над землей, как ласточка. Но оно не возвращалось.

Беньямин сразу отправился в комнату; когда пришла София, он уже спал. Его одежда валялась разбросанной по полу, а сам он тяжело храпел под одеялом. София открыла ящик комода, где лежал завернутый в простыню ноутбук, но не могла придумать, куда его перепрятать. Решив, что сверток выглядит как сменное постельное белье, она оставила ноутбук в комоде. Медленно разделась, приготовила форму на завтра, потолкала Беньямина, пока тот не подвинулся, посмотрела на часы и сообразила, что ей через два часа вставать. Затем погасила свет и погрузилась в глубокий сон.

* * *

Сейчас я сделаю перерыв в рассказе.

Совсем ненадолго, чтобы кое-что объяснить. Вы, наверное, задавались вопросом насчет Лили. Почему так произошло, или почему я в тот вечер не вытащил ее из сарая.

Поэтому важно, чтобы вы поняли ход моих мыслей. Как я управляю своей жизнью.

Я смотрю на жизнь как на игру, и существует много разных способов, как играть, только выбирай.

Однако у игры должны присутствовать четкие правила, и у нас с Лили они были. По вечерам она становилась моей рабыней. Мы с ней играли в такую игру, и ей это нравилось. Настолько, что она просила и уговаривала меня поиграть: идти на больший риск, делать более опасные вещи.

Но тем вечером она нарушила правила.

Своими криками и, разумеется, пожаром Лили учинила страшный кавардак и подвергла меня серьезной опасности. А в таких случаях нужно первым делом думать о себе.

Я полагаю, что Лили в каком-то смысле изжила себя. Ей было здесь не место, она была слишком мягкой и доверчивой.

Иногда я думаю о ней, не без того. В ней чувствовалось нечто особенное.