Дочери аптекаря Кима - Пак Кённи

— Было бы о чем говорить, — Ким достал сигарету и вставил ее в рот.

Сочон тут же протянула ему спички, но Ким отвернулся, взял свои спички и закурил. Сочон покраснела. Переборов чувство обиды, она положила спички на стол рядом с пепельницей.

— Я привык быть один, — попытался оправдаться за невольную обиду аптекарь.

Глаза Сочон наполнились слезами. Она опустила голову. Ким совсем растерялся. Он пришел к Сочон, чтобы как-то заполнить пустоту в своем сердце и вовсе не собирался оскорбить ее. Встреча оказалась трудной и напряженной для обоих. Он не сумел выразить своих истинных чувств и совсем замкнулся.

Когда аптекарь оставался в одиночестве, он размышлял о Сочон. Оказавшись же наедине с ней в одной комнате, почему-то не испытывал к ней ни малейшего интереса.

Ему, проводившему большую часть своего времени в своей скудно обставленной комнате, обстановка в комнате Сочон казалась необычайно приятной и сладостной. Более того, молоденькая Сочон по сравнению с его женой Ханщильдэк, лишенной всякой женской грации, выглядела еще более желанной и привлекательной, но его душа по отношению к Сочон словно замерла, а язык онемел. И хотя Киму все происходящее с ним в тот момент казалось странным, он все-таки не сдвинулся с места, чтобы покинуть Сочон. Он размяк, и томная тяжесть охватила его. Он понимал абсурдность своего положения, но ему совершенно ничего не приходило в голову. Он не знал, что ему следует предпринять и как вести себя.

— Вы всегда такие неразговорчивые и сдержанные? — Сочон решила хоть что-нибудь спросить. И опять не получив ответа, она лишь посмотрела на аптекаря глазами, полными недоумения и разочарования.

Тот лишь сухо усмехнулся.

— С какими мыслями вы пришли ко мне? — продолжала допытываться Сочон.

— Ха. Ноги сами так и идут сюда, — снова усмехнулся Ким.

Глаза Сочон загорелись:

— Как вы так можете говорить? Неужели вам трудно сказать просто: «Сочон, я скучал по тебе, поэтому и пришел».

— Для меня это одно и то же.

— Вы сейчас ведете себя так робко, как молодой жених в первую брачную ночь… Может, вам сыграть на комунко[42]?

— Не надо. Музыка не для меня.

— Хо-хо-хо… А что ж вы тогда хотите? Продолжать играть в молчанку?

— Просто пить. Налей-ка еще. — Ким протянул Сочон свой стакан. Она налила, потом еще и еще.

— Господин?

Он не ответил.

— Вы думаете, что для таких женщин, как я, не существует ни любви, ни чести?

Молчание.

— Я родилась под несчастливой звездой, поэтому стала кисэн. Но я еще ни разу никому не отдавала своей души. Вы думаете, что верность можно сохранить только в царских палатах? Но ведь женщины, живущие без имени, как трава на обочине дороги, — тоже женщины. Хотя ее тело и осквернено, душа же чиста и подобна белому опалу. — Сочон посмотрела на аптекаря горящими от хмеля глазами. — Вспомните Хоннан из «Оннумона»[43]. Хотя Хоннан была кисэн, чистотой души с ней не могла сравниться ни одна благочестивая дама. Если вы пришли ко мне сейчас как к проститутке, прошу вас немедленно покинуть меня.

Смутившись, аптекарь ответил:

— Я же не такой смелый, как герой истории Ян Чан Гок, — Ким хотел сказать что-то умное, но язык его заплетался, и фраза получилась корявой.

— Я тоже не могу сравниться красотой души с Хоннан. Но я хотела сказать, что можно быть благородным, не происходя из знатной семьи и не нося на голове богатого убранства. От вас я ни разу не пожелала для себя какого-либо дара. И если вы считаете кисэн скверной женщиной, вы глубоко оскорбляете ее. Вы же считаете, что ласки кисэн не делают чести дворянину. Я прекрасно это знаю.

Сочон не выдержала и разрыдалась. Водка придала смелости и помогла высказать все, что скопилось у нее на душе. Аптекарь даже и не думал успокаивать плачущую женщину. Он с потерянным видом тупо смотрел на бутылку и продолжал подливать сам себе водки.

— Когда это я тебя унизил? — заговорил он через некоторое время.

— Душу вы мою не знаете. Не знаете, сколько я о вас думаю, день и ночь.

— Не плачь. Налей лучше еще.

Всхлипывая, Сочон подлила ему водки.

Была уже глубокая ночь. Девочки-служанки, видно, уже легли спать, в доме стояла полнейшая тишина.

— Сочон!

— Что?

— Сколько тебе лет?

— А вы не знаете? Двадцать девять.

— Хм… А семья есть?

— Никого… здесь никого. В Масане есть братья.

— Да?.. — Аптекарь отодвинул от себя стол. — Зря я так напился…

— Уже поздно. Переночуйте здесь.

Он с трудом достал карманные часы, посмотрел. Шел двенадцатый час. Оказалось, что он пил с вечера до самой поздней ночи.

— Уходить собрались? — забеспокоилась Сочон.

— Остаться? — покачнулся аптекарь.

Сочон подхватила его под локоть:

— Упадете же.

Аптекарь повалился на пол, а за ним и Сочон. Но он тут же оттолкнул девушку и вскочил на ноги, мотая головой, одуревшей от выпитого:

— Ох, перепил, — стеная, пробормотал он, пытаясь удержаться на ногах.

Сочон скорее убрала стол и вытерла пол.

— Поспите сначала, потом пойдете, — Сочон вытащила из соснового комода, украшенного аистами, шелковые одеяла и аккуратно расстелила. Когда она посмотрела на Кима, тот был недвижим. Несколько замешкавшись, девушка все же протянула руки, и только она притронулась к пуговицам на жилетке Кима, тот с силой оттолкнул ее:

— Я сам!

— Грубиян.

На следующее утро, когда Ким проснулся, место рядом с ним было пустым. Сочон уже встала.

«Вот так перепил!» — это была первая мысль, которая пришла ему в голову.

Не торопясь, он встал, тяжело вздыхая, оделся, натянул шляпу и покинул Сочон, даже не умывшись и не сказав ей, что уходит.

Настал день освящения кораблей, купленных аптекарем.

«Что варится, рис или каша… А если я пойду и посмотрю, что это на самом деле?» — вспоминая слова Ёнсук, рассерженно думала про себя Ханщильдэк, оставшись одна дома. У нее накопилось достаточно упреков и негодования в адрес мужа, который и на этот раз не сказал ей ни слова, покупая корабли.