Нас больше нет - Арина Вильде

—Хотя он, конечно, ненавидел это дело. Семья Даниила жила за счет продажи рыбы, поэтому для него это скорее было работой, а не развлечением. А я был пацаном городским, каникулы в деревне были чем-то вроде крутого отдыха,— посмеивается он.— Раньше же ни интернета, ни компьютера не было. Один телек и тот черно-белый.

—И тем не менее скучно никогда не было,— произношу я, вспоминая свое детство.

—Не было,— задумчиво кивает Давид и раскладывает рыбацкие снасти и удочки.— Если повезет, на ужин у нас будет щука.

—А если не повезет?— хмыкаю я.

—Остатки обеда,— смеется он.

Дальше Давид увлеченно закидывает удочки в воду. Водит туда-сюда, приманивая свою щуку. Я верчусь рядом, выдерживая между нами дистанцию. Сажусь в траву недалеко от берега в тени старого ореха, достаю наушники и погружаюсь в свои мысли.

Тихо так вокруг. И безлюдно. И совсем все по-другому ощущается. Даже Леонов уже не так раздражает своим присутствием. Словно замерло время, замерла моя ненависть к нему. Я будто в вакууме сейчас нахожусь. Лишь ностальгия накатывает, грусть гложет, по былым временам скучаю безумно.

Не знаю, сколько мы проводим у реки, но я, кажется, успела даже задремать. Просыпаюсь оттого, что Давид легко прикасается к моему плечу, пытаясь меня разбудить.

Я сонно смотрю на него. Его лицо слишком близко к моему. Он на корточках рядом сидит, смотрит так пристально, неотрывно. Словно ласкает взглядом, отчего щекотно стало.

—Поймал свою щуку?— сдавленно и тихо спрашиваю его. Подниматься с травы не спешу. Так и лежу на траве.

—Угу. Но маленькую совсем. Отпустил обратно, пусть подрастет, потом снова поймаю,— хриплым голосом отвечает он.

Леонов говорит о рыбе, но мне отчего-то кажется, что его слова с двойным смыслом сейчас прозвучали.

Между нами натянулось напряжение. Давид руки в кулаки сжал, словно сильно недоволен чем-то. Но его лицо выражает лишь спокойствие. Я тоже стискиваю пальцы в кулаки. Чтоб к нему не потянуться. Еще в себя из сна не пришла и думаю о всяких глупостях.

—Идем, стемнело уже почти.

Давид поднимается, нависая надо мной. Подает мне руку, но я игнорирую ее. Знаю, что стоит принять помощь, как прошибет током в тех местах, где наша кожа соприкоснулась. Ненавижу эту свою реакцию тела на него.

Солнце и в самом деле уже село, и его не видно за горизонтом. Начало смеркаться. А еще я обнаружила, что меня искусали комары. Все тело чешется.

—Черт,— выругалась я, в который раз шкрябая ногтями по плечу.

—В доме где-то спрей должен быть. В крайнем случае медом тебя обмажем.

—Мне завтра на благотворительный вечер переться, придется не только ноги, но и руки закрывать. Кажется, на мне ни одного живого места не осталось,— бурчу я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не начать снова чесаться.

Давид промолчал, лишь прошелся по мне долгим взглядом, но что в нем отражалось — не ясно. Слишком темно уже, чтобы что-то разглядеть на дне его глаз.

Первым делом, добравшись до дома, я побежала в душ. Натерла себя со всех сторон мылом, избавляясь от липкого пота, укусов насекомых и дорожной пыли.

Запоздало вспомнила, что сменная одежда осталась в комнате. Пришлось вновь натянуть на себя штаны с пятнами от травы и футболку, которая после того, как я полдня пробыла на жаре, была не первой свежести.

Вышла в коридор, прислушалась к звукам в доме, стараясь определить местонахождение Давида. Не то чтобы я боялась столкнуться с ним, просто хотелось избавиться от лишних контактов.

В кухне гремела посуда. Пахло едой. Он снова готовит. Чудо, а не мужчина. Так я подумала бы, если бы не знала его получше.

Я прикусила губу изнутри. Слишком больно стало. Не рассчитала силы, но это отрезвило.И пошла к себе.

Пижама с котиками — короткий топ и свободные штаны — пахла порошком, что неимоверно меня радовало. Я расчесала волосы, легла на кровать поверх одеяла. Оставила включенным лишь ночник. Продолжила читать глупый романчик, который прихватила с собой, но меня так разморило после прохладного душа, что я быстро уснула, забыв обо всем на свете. Даже несмотря на то, что находилась под одной крышей с Леоновым.Скорее всего, у меня на него начал вырабатываться иммунитет.

Снилось мне что-то приятное. Как мое тело ласкают мужские руки, как жесткие губы терзают мои. Из горла вырвался стон. Громкий. Воздух застрял в легких, внизу живота все начало пылать. Я резко открыла глаза, меня словно что-то выдернуло из сладкой неги. И замерла, боясь пошевелиться и не до конца понимая, что реальность, а что сон.

Давид сидел на краю кровати, рядом со мной. Смотрел мне прямо в глаза, в то время как его пальцы нежно обводили впадинку пупка по обнаженной коже.

Несколько мгновений мы ошалело смотрим друг на друга. Давид, кажется, совсем не ожидал того, что я проснусь и застану его за весьма странным и двусмысленным занятием.

—Что ты делаешь?

Слова приходится выталкивать из себя. Горло пересохло, язык прилип к небу. Внизу живота жар разгорался с новой силой. Потому что прикосновения оказались реальными. Именно того мужчины, на которого я реагирую так остро. Возбуждение все еще клубится, не отпуская. У меня таких вот снов — несколько в неделю. Потому что у меня секса три года не было. Мужика нормального, оказалось, не так-то просто найти. Леша вот проверку не прошел, например.

Мне, наверное, стоит закатить истерику, бросить в Леонова подушкой, прогнав, но я не могу даже пошевелиться. Моргаю часто-часто, все еще не понимая, где кончается сон и начинается явь. В трусиках так мокро, хочется подвигать бедрами, запустить руку под резинку пижамных штанов, поласкать себя. Кончить.

—Ты не отзывалась, и я решил проверить, все ли хорошо. Ты стонала. Прости, не хотел тебя будить.

Он бросает виноватый взгляд на свою руку. Он должен был бы ее убрать с моего живота после этих слов, но отчего-то не спешит.

—Плохой сон?— спрашивает после непродолжительной паузы.

Я краснею в ответ. Ага, плохой. Очень плохой. Но не в том смысле, о котором спросил Леонов. Сердце шарахает словно бешеное.

—Не помню,— я вру, совсем потеряв голос.

Я наконец-то отмираю. Время набирает ход. Перехватываю ладонь Давида, намереваясь убрать от себя.Но он с силой сжимает мои пальцы, переплетая их со своими. Длинными, сильными, красивыми. Которые я рисовала несчетное количество раз.

Вспоминаю, как эти самые пальцы доводили меня до безумия.

И снова внутри меня пожар.

—Отпусти,— недовольно смотрю на него. Не выдать своих истинных эмоций сейчас невероятно сложно.

Давид делает глубокий вдох. Футболка натягивается на его широкой груди, мышцы на руках напрягаются. Возвращаюсь к его глазам. Смотрю с вызовом.