Заххок - Владимир Медведев

– Уважаемый, – перебил его Зухуршо, – ты на вопрос не ответил.

– Есть склад. Пока пустой стоит. Но туда всё, наверное, не поместится. Но зачем склад? Туда таскать придётся, обратно…

Их прение прервали народные возгласы:

– Фотима, Фотима!

– Матушка Зухуршо…

К площади торопливо спускались маленькая старушка и статный старик. За ними поспешала вереница женщин разных возрастов и комплекций в ярких платьях. Видимо, родственницы и прислужницы. Народ раздвинулся. Старушка приблизилась, застенчиво прикрывая лицо рукавом.

– Бачам, сынок…

Робко протянула руку. Обнять не решилась – при чужих, должно быть, неприлично – и смиренно встала в сторонке. Её могущественный сын возвысил голос:

– Эй, люди! Идите к складу. Разгрузите мешки с машин.

Он повернулся к Даврону:

– Твои пусть проследят. Поставь охрану. Что не поместится, отвезёте ко мне.

– Я не завхоз, – отрезал Даврон.

– Как брата прошу. С матерью хочу побыть. Сколько лет не виделись… Будь другом…

Даврон расправил ремень с кобурой.

– Ладно, ради матери. Где тут у них амбар?

Тем временем сопровождавший старушку старец, словно бы снабжённый этикеткой «Муж матери товарища Хушкадамова», скромно остановился в стороне. Зухуршо подчёркнуто его не замечал. Живая иллюстрация к загадке: «Муж моей матери, но мне не отец».

Зато персонаж, которого я мельком видел в пути, вырвался откуда-то из-за кулис и бросился к старцу. Они крепко обнялись. Живая иллюстрация к отгадке «Муж моей матери, а мне отец».

– Их сынок, – пояснил стоящий рядом поселянин то, что было само собой очевидно. – Гадо.

Сынок был молод, лет тридцати, статен, красив. По всем канонам антропонимии человеку со столь рыжими волосами и рыжей бородкой надлежало именоваться Сурхаком, то есть Красненьким. Однако его имя означает «нищий», «дервиш», что в принципе тоже подходило – несмотря на камуфляжный прикид, вид у Гадо был скорее робкий, нежели воинственный. Типичный младший братец, к тому же сводный.

Гадо потянулся было обнять и мать, но Зухуршо – видимо, намеренно, – принялся усаживать старушку в автомобиль. Она неловко вскарабкалась на заднее сиденье, сам он сел впереди. Втиснулись Гафур с Занбуром, защемив меж собой старушку, и экипаж пополз по узкой улице к сияющему дворцу на горе.

Гадо с родителем двинулись пешком вслед за экипажем, степенно беседуя. С тех пор я папашу ни разу не встречал, несмотря на то, что жил с ним в одном доме, – вероятно, старик отсиживался в какой-то каморке.

Дальнейшие события происходили без участия товарища Хушкадамова. Вторая половина воображаемого репортажа о прибытии гуманитарной помощи менее парадна и походит на разоблачительную заметку:

Гуманитарный груз был частично заперт под охраной на пустующем совхозном складе для комбикормов, а частично – в подсобных помещениях усадьбы Зухуршо. Попутно выяснилось, что Зухуршо ухитрился вывезти из Курган-Тюбе вместе с гуманитарным грузом фургон, до отказа набитый холодильниками, телевизорами, стиральными машинами и прочей бытовой техникой, мебелью, посудой и коврами, похищенными, очевидно, из разграбленных магазинов и городских квартир.

Один из жителей Воруха, имя которого мы не приводим, в беседе с нашим корреспондентом прокомментировал ситуацию:

– Этот Зухуршо, за хвост я его таскал, всегда говнюком был. Мальчишкой тоже очень говнистым был. Дрался всегда. Никто его не уважал. Сейчас большим человеком стал. Зачем он солдат привёл? Думает, если солдаты, уважать начнут? Ты только не говори никому, что я так сказал. Ты корреспондент? Приходи ко мне, я тебе всё про Зухуршо расскажу…

Засим анонимный информант – старец с внешностью библейского патриарха с полотна Семирадского, облачённый в серый застиранный пиджак из «Сельторга», – объяснил, где живёт, и через пару дней я отправился к нему.

Картинный старец мог рассказать немало. Лет ему было под девяносто, а случайно выяснилось, что он помнит события борьбы с басмачеством в двадцатые годы, сохранил в памяти народные стихи и песни тех лет и – более того, своими глазами видел знаменитого героя партизанской войны, о котором поётся в песне:

На самом деле, за пределами Дарваза никто о Диловаре и не слыхивал, но в родных местах его помнят до сих пор. Принимал он участие и в осаде Куляба, и в битве при Бальджуане, в которой был убит Энвер-паша, но в народе повествуют в основном о подвигах витязя на родине.

Я пожалел, что приехал ненадолго, и нет времени записать рассказы патриарха. Его-то больше волновало не далёкое прошлое, а насущное настоящее. Не терпелось выложить подноготную Зухуршо:

– Ты видел, как он почтенного Муборакшо оскорбил? Не подошёл, руку не пожал, о здоровье не спросил, уважения не выказал. А он, почтенный Муборакшо, – его отчим, матери муж.

– Поссорились когда-то, – предположил я.

– Разве с отцом, даже приёмным, ссориться разрешено? Нет, порода плохая. Какая-то, видать, в его роду порча имеется. Отец-то Зухуршо тоже с изъяном был…

– Умер?

– Нет, живой! – воскликнул патриарх. – После тюрьмы в Душанбе поселился, в Ворух ни разу не приезжал. Потому говорю – был…

И он изложил историю Зухуршо и его родичей.

Робкая старушка, мать товарища Хушкадамова, происходит родом из самого влиятельного в кишлаке семейства из сословия ходжей. Было общеизвестно, что замуж она выйдет за Муборакшо, её двоюродного или троюродного брата. Во-первых, иного достойного жениха для девушки «белой кости» в селении не имелось, а ходжи ни при каких условиях не выдают своих женщин за смердов. Во-вторых, имущество, на которое женщина приобретёт право в замужестве и которое, согласно шариату, неделимо, при эндогамном браке остаётся в семействе.

Но вот в один прекрасный день в селение прибыл небольшой отряд геологов, проверявших научное предположение, что в Санговаре находится большое золотое месторождение.

– Люди им говорили: «Нет золота. Мы в этих горах живём, мы знаем», – повествовал патриарх. – Отвечали: «Профессор сказал, есть. Он лучше знает».

Вообще-то Дарвазский хребет золотом богат, дарвазцы издавна добывали его примитивным способом, промывая песок на кошме, бараньей шкуре или в деревянной чашке. А в окрестностях современного золоторудного комбината «Дарваз» в верховьях реки Ях-Су ещё сейчас можно встретить древние шyрфы и штольни, в которых золото рыли со времён Чингисхана.

Геологов поселили в усадьбе родичей Фотимы, и одному из них, молодому парню по имени Усмон, девушка настолько приглянулась, что он посватался. Безродному чужаку низкого происхождения, естественно, отказали. На его счастье, первый секретарь райкома был настолько заинтересован в поисках золота в своих владениях, что нередко наведывался в кишлак, – это был первый в истории Воруха случай, когда селение посещал начальник столь высокого ранга. Его-то геолог, потерпев неудачу, и попросил посвататься вторично. Такому свату родичи Фотимы отказать не сумели.